Как я была Пинкертоном. Театральный детектив

Если суммировать все такие «догадки», оказывалось, что на корме проходило либо тайное собрание, либо стихийное гуляние, но все это в полном безмолвии и тишине. Я посоветовала Суетилову ничего не передавать нашему сыщику, а Проницалову не обращать внимания на наветы актеров друг на дружку. Они хорошие люди, но не вполне понимают, что в погоне за своим благом невольно топят другого. Большинство воспринимает начавшиеся трения как обычную склоку за кулисами и не относится к своим словам серьезно.

Проницалов только хмурился. Он уже явно жалел, что связался со столичной актерской братией и не очень верил моим словам о порядочности и доброте собратьев по сцене. Почему-то мне очень хотелось убедить Проницалова в этом не меньше, чем помочь ему найти убийцу Любови Петровны.

Та ночь…

Если у кого-то поднялась рука столкнуть не умеющую плавать Павлинову вниз в черную воду, то почему она не кричала, не сопротивлялась? Свистулькин услышал всплеск от упавшей туфли, падение тела и борьбу он должен был слышать тем более.

Мелькнула мысль о том, почему все так уверены, что с Павлиновой расправились на пароходе, а не где-то на берегу.

Эта мысль цепляла, заставляя прокручивать снова и снова события рокового вечера и ночи.

Сначала приступ у Михельсона и вызов врача. Со скрипачом в больницу поехал только Суетилов, остальные шумной толпой двинулись на пароход. Лиза и Распутный были вместе со всеми, это я видела своими глазами, поскольку не торопилась и шла недалеко от этой парочки.

А Павлинова, где была она в это время?

Режиссер Тютелькин тоже не распевал песни с актерской компанией на улочках Тарасюков, но он оказался на борту. Когда Проницалов расспрашивал труппу и команду, никто не сказал точно, что видел, как Павлинова поднималась на пароход, но все были уверены, что поднималась.

В Тарасюках Тютелькин ее не нашел…

Последней видела Павлинову Лиза…

Снова Лиза и снова подозрения. Я была готова признать, что у Лизы больше других возможностей и резона убрать Павлинову. Только все считали, что преступление совершено на борту, и никто не подумал, что убить можно на берегу.

Когда Михельсона увозили в больницу, Павлинова была жива. На пароходе ее уже никто не видел. Это означало, что труп нужно искать не баграми на дне, а где-то спрятанным в Клубе. Что, если мы ошибались с самого начала и убийство произошло не на пароходе, а там, в Тарасюках?!

Я не стала обсуждать эти выводы с Ангелиной, тем более между нами пробежала черная кошка. Нелепо, но, увидев меня, выходившей из каюты Лизы, Ряжская решила, что я переметнулась на сторону новой Примы, и теперь обиженно поджимала губы, вместо того чтобы спросить прямо. Я действительно заходила в каюту к Лизе поинтересоваться, когда та видела знаменитый чемодан из крокодиловой кожи в последний раз. Новая Прима раздраженно ответила, что за личными вещами Любови Петровны не следит, а чемодан видела только при посадке на пароход.

Ряжская на гастролях была балластом, кандидаткой на возвращение в Москву из Нижнехрюпинска, и я, помня, что ей очень хотелось побывать в Ялте, изыскивала возможность убедить Суетилова оставить Ангелину Осиповну. Повод нашелся. Лиза помнила тексты песен, помнила и тексты сцен, но постоянно путала первые слова, с которыми нужно вступать. Для этого нужно не просто знать весь текст пьесы, но и внимательно следить за тем, что произносят партнеры. Раньше, когда у нас премьеры бывали практически каждый день (да-да, именно так выглядели афиши в провинциальных театрах в 20—30-е годы – премьера, и не иначе), учить текст просто не хватало времени, играли «с суфлера», то есть по подсказке человека, сидящего в «раковине» – суфлерской будке, – ловя каждое его слово.

Но играть «с суфлера» нужно уметь, это особое искусство, весьма сложное. Суфлер был вынужден просто читать текст с некоторыми запинками, но делал это шепотом и без всяких интонаций. Уловить свои слова в таком потоке тяжело. Конечно, опытный суфлер умел подсказать именно тому актеру, у которого проблемы, и не мешал остальным. Хорошие суфлеры ценились и были на вес золота.

У нас суфлера не было, Лизе подсказывали по ходу все подряд, это страшно сбивало, девушка принимала слова подсказки за реплики партнеров, путалась все сильней, покрывалась красными пятнами и терялась окончательно. Мне пришло в голову, что, прожившая в театре всю жизни и умевшая говорить театральным шепотом Ряжская вполне может стать суфлером для Лизы. Остальным ее помощь не нужна, все и без того знают пьесы назубок, потому путаницы не должно происходить.

Суетилову и Тютелькину такая идея пришлась по вкусу. Но когда директор пригласил Ангелину к себе, та решила, что ее отправляют домой и обиделась на меня за «несодействие». Вернувшись, даже не похвасталась новой должностью – мне было все равно, но неприятный осадок остался. Теперь мы разговаривали просто вежливо, без всяких ночных совещаний. Глупо? Конечно. Но мне так все надоело, что готова была сама попроситься домой.

Знай, что произойдет дальше, наверняка так и поступила бы!