Как я любил тебя

Дохнуло солнце на меня теплом, щеки у меня и высохли. Подышало оно жаром на Кривого Веве, и у него обсохли щеки. Улыбнулось нам солнце, поглядело прямо в глаза и взобралось обратно на небо. Оттуда оно весь мир видит. А снизу весь мир видит солнце. Устанет солнце сверху на мир глядеть, усядется на салазки и покатит себе вниз за гору.

Вытянулись тени у деревьев. Подросли и наши тени.

Хора, бешено вертевшаяся на лужку перед корчмой Томы Окы, распалась, рассеялась. Музыканты зашли в корчму пропустить по кружечке.

— А теперь сыграйте и для меня что-нибудь, — просит их Жувете.

Музыканты знают, да и все село знает, что вчера вечером жандарм Жувете поссорился с Гуленой. Гулена — это жена Жувете. Зовут ее Кива-Параскива, но на селе ее прозвали Гулена. Пристало прозвище, да так и осталось. Никто иначе и не зовет — Гулена да Гулена.

— Вам чего-нибудь для души, господин жандарм?

— Сыграйте, сыграйте…

Вырвать бы своей рукой
Сердце, полное тоской,
И вложить бы в грудь твою,
Знала б ты тоску мою…

Жандарм выпивает кружечку и глубоко вздыхает. Ах, тоска! Но разве нам его жалко? Нет! Что нам до его беды? Да и ему на нас наплевать, наплевать на все наши беды.

— Пошли, Веве, здесь нам больше делать нечего, — говорю я.

— А я знаю, куда пойти, на что посмотреть.

Хора распалась, и потянулись вдоль всей нашей улицы парни и девушки. Идут к железнодорожному переезду, на горку и в поле, изрезанное межами, где прячутся бесхвостые зайцы с длинными-предлинными, как великий пост, ушами.

Парень, идущий впереди, играет на кларнете. За ним важно шагает мой двоюродный брат Пена Запатеу Гэбуня, растягивая мехи гармони. Играет он недурно, слушать можно. Но его отец, когда слышит игру своего сыночка, впадает прямо-таки в телячий восторг, а уж если пропустит рюмочку-другую в корчме, то непременно хвастается:

— Ах, какой мой Пена умный… Ах, как он играет! Одними ногтями. Будь он неладен! Ногтями наяривает. Язви его… ногтями…

— Будет тебе бахвалиться! — говорят ему. — Другие, что ли, хуже играют?

— Этого не скажу. Не хуже. Хорошо играют… Но… с моим Пеной не сравнить… Уж так за душу берет, так берет… прямо…

Мой двоюродный брат Пена, большеголовый и чуть сутуловатый парень, говорит всегда так, что не поймешь: шутит он или нет.

— Вот скоро забреют меня в солдаты… — разглагольствует он без тени улыбки на лице. — Отслужу положенное, вернусь и подмажусь к боярину Герасие, потом обдеру его как липку, разбогатею сам и сделаюсь примарем. Куда примарю Бубулете до меня! Ох, уж я вас прижму, в ежовых рукавицах держать буду!..

Парни поднимаются на горку, а за ними взбираются и девушки, держась за руки, как в хороводе. Им, касаточкам, как зовет их дед Бурдуля, кажется, что лучше нет, как за руки держаться.

— Куда же мы, Веве?

— Куда все.

— Нам-то зачем ходить с ними на горку?

— Балда ты, Дарие! Погляди, куда они ходят. Погляди, чем занимаются на травке. Мы же вот-вот сами парнями станем. Придется ходить на горку с девками. На травке валяться. Надо же знать, как оно бывает.

— Мы и так все знаем. Хватит дурака валять, Веве.

— А может, чего недоглядели? Надо еще поучиться…

Насвистывая, мы поднимаемся вслед за девками. Опускается за горизонт красное солнце. Весь мир — наше владение. Травка зеленая-зеленая, аж глазам больно. Лето в самом разгаре.

Вдруг одна из девок, круглолицая, чернокосая, приостанавливается. Это задиристая и языкастая гордячка Лефтерика.

— А вы чего за нами увязались? Кыш! — набрасывается она.

— Твоя, что ли, гора?

Лефтерика пытается отогнать нас. Кидается комьями земли. Но где ей попасть! Она и целиться-то не умеет. Кидает, кидает, а все без толку. Мы даже и не увертываемся. Все комья летят мимо и, падая, рассыпаются.

— Бесстыдники!

— Ой, стыдливая нашлась!

— Вот кликну сейчас Борцу, поймаем вас и зададим трепку.

— Значит, с Борцей путаешься?

— Я тебе дам — путаешься! Скажу Борце, он тебя вздует — своих не вспомнишь!

— Смотри, как бы он тебя не вздул. Будешь ходить со вздутым брюхом!

— Ах ты, кривой!.. Отнял у тебя господь один глаз, а ума и вовсе не дал…

Веве начинает честить Лефтерику. Я ему помогаю. Дразню Лефтерику, издеваюсь, измываюсь.

Она и не рада, что связалась с нами. Бес попутал. Но бес и надоумил оставить нас в покое. Видя, что с нами ей не сладить, она поворачивается к нам спиной и идет своей дорогой.

Парни остановились на горке под ветлами, поджидая девушек. Каждый обнимает свою за плечики и уводит. Парочки расходятся в разные стороны. Садятся на травку, обнимаются, целуются… Мы глазеем на них издали. Заметив нас, то один, то другой парень грозит нам, ругается. Мы отругиваемся, в долгу не остаемся.

Солнце бросает прощальный взгляд на мир и готово уже закатиться. Для тех, кто умрет сегодня ночью, оно светит последние мгновения. Больше они его не увидят.

— Наступит день, когда и для тебя, Дарие, солнце закатится навсегда.

— Я знаю. Не говори мне об этом. Скажи лучше такое, чего я еще не знаю.

— Погоди, Дарие, скажу еще, успею.