Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина

В современных условиях любому государству приходится очень трудно. Снаружи давит глобализация, изнутри — стремление людей и регионов пожить своей жизнью, отдельно от всех этих борений и метаний. Особенно такое окукливание происходит в кризисных ситуациях, как коронавирусная пандемия, которая не только перекрывала внешние границы, но и разрывала связи между городами, между людьми.

Очевидно, что перед лицом глобальных вызовов роль государства должна усиливаться. Но, на мой взгляд, рост централизации, контроля, тенденции к закрытости и отказу от сотрудничества на международной арене делают любое государство не сильным, а хрупким. А нам нужна гибкость, которую дает федерализм. Государство должно научиться использовать «двойные» конкурентные преимущества: с одной стороны, от новых глобальных технологий, с другой — от уникального потенциала, который создает внутреннее разнообразие регионов, идей, людей.

Почему принятие государством федерализма как образа действий и как идеологии означает его усиление?

Да потому, что именно федерализм дает государству множество эффективных инструментов управления, образно говоря, позволяет сочетать «силу льва» и «мудрость лисы» в своей политике. Федерализм как мировоззрение требует плюрализма, свободы и демократии, множественности партий, многообразия культур и регионов, то есть неоднородной общественной материи. Поэтому, в отличие от унификации и централизации, вектор которых направлен в конечном итоге на сокращение разнообразия, федерализм (при правильном употреблении) дает любому государству заметно большую внутреннюю энергетику, потенциал саморазвития, а следовательно, конкурентные преимущества и шанс на исторический успех.

Северный Кавказ — моя родина, Чеченская республика — моя боль

Сейчас я начну очень длинный разговор о том, каким образом моя биография оказалась связана с тем, что политологи любят называть чеченской проблемой.

Для меня Северный Кавказ и Чеченская Республика — это не абстрактные понятия, и уж тем более не «проблема». Северный Кавказ — это родина моих предков, моего отца, поэтому для меня это очень личная история.

Я уже не раз повторял, что горжусь происхождением из казаков. Но я не донской и не кубанский, а терский казак. Это особый класс казачества, который, собственно, и осваивал Северный Кавказ для Российского государства. Отец занимался историей нашего рода, нашел в свое время много интересного в архивах. Наш род насчитывает уже двенадцать поколений. Кстати, Екатерина именно терское казачество расселила по высокому берегу реки Терек так, чтобы между ингушами и осетинами стояли казачьи станицы. Учитывался и религиозный фактор. Мы гордимся тем, что именно казачество исстари на Северном Кавказе препятствовало конфликтам вроде тех, что случились уже в наше время в 1992 году. С одной стороны, казаки, конечно, были вооруженной силой. Но, с другой стороны, именно в казачьих станицах активно шла торговля, ярмарки. Опять же было немало, как нынче принято говорить, межнациональных браков.

И когда после революции Яков Свердлов и большевики ликвидировали казачество, именно терские казаки составили основную массу тех, кого уничтожили физически, — почти миллион человек. Казачьи станицы захирели или вовсе исчезли. А потом советская власть выгнала из аулов аварцев, чеченцев, ингушей, представителей других народов Северного Кавказа. Часть из них переселили на казачьи земли. В общем, всё перемешалось, был нарушен баланс.

Так что, когда в 1992 году Ельцин назначил меня главой временной администрации в зоне осетино-ингушского конфликта, я стал действовать по тем принципам, что сохранились в моей «родовой памяти», и просто восстановил традиционный терский принцип взаимоотношений в сложной этнической и военно-политической ситуации.

Но об этой истории расскажу чуть позже, а пока два сюжета: почему Чечня занимает такое место в российской политике и почему конфликт оказался таким затяжным.

Следующая остановка — «Чечня», конечная — «Кремль»

Как известно, феномен вечной чеченской нестабильности возник давно, когда и автора, и читателей еще в помине не было, а попытки «замирить Северный Кавказ» предпринимали все — от царя-батюшки до большевиков, от Сталина до Ельцина и, наконец, Путина. Но сказать, что за давностью лет вопрос стал неактуальным, по-прежнему нельзя. И если кому-то кажется, что сейчас-то у нас все успокоилось и на Северном Кавказе — прочный мир, то, увы, это может оказаться иллюзией.

Так уж сложилось в истории современной России, что путь в Кремль всегда лежал через Чечню. В этом состоит не только особенность, но и трагедия исторического процесса, потому что любая фигура, претендующая стать лидером России, должна была предъявить обществу свое желание и способность решить чеченскую проблему. И это не теория.

Взять, к примеру, всех предполагаемых преемников главы государства, кандидатуры которых до последнего рассматривал президент Ельцин.