Как я не стал психом

Я надеялся, что под мое бормотание товарищи будут видеть прекрасные сны, наполненные любовью и радостью, и даже когда кто-то один из них ворочался, то я начинал читать сначала, чтобы не испортить процесс проникновения поэзии в их сердца! Новый Год приближался, и Света пригласила меня на праздник к друзьям ее старшей сестры. Я притащился в костюмчике, а на улице было ужасно холодно, и я надел под брюки толстенькие белоснежные генеральские дедушкины кальсоны. Праздник был как праздник, но беда в том, что, быстро поев, все переместились на пол, что-то пели и рассказывали, а я сидел и думал лишь об одном, – лишь бы брюки не задирались и мои белоснежные кальсоны не светились в полутьме комнаты. Я постоянно приглаживал брюки костюма, который мне купили еще в шестнадцать лет. Рукава и брюки были чуток коротковаты, но это не было заметно, если сидеть на стуле или идти. Но сидеть на полу, кто же это придумал? Гадские кальсоны вспыхивали лунным светом при каждом движении и мне казалось, что все на них смотрят, поэтому я сидел в оцепенении, не пел, не смеялся, даже не заметил пару раз вопрос, который мне кто-то задал. Белые кальсоны, белые кальсоны крутилось у меня в голове, и даже складывались глупые стихи, – кальсоны, унисон, шансон, гарсон… Свете, наверное, казалось, что это я от влюбленности, и она не обращала внимания на мою кататонию. Мы ушли из гостей около двух часов ночи, я провожал Свету домой. На краю недостроенного Купчино было совсем безлюдно, зато над нашими головами переливалось северное сияние. Я шел и мечтал только об одном, – как бы поцеловать ее, но мы идем, как это, взять, остановить, поцеловать, это же будет выглядеть грубо! Да и северное сияние над головой, и я, и она видели его впервые в своей жизни. Нельзя же вот так прервать наше любование красотой. Света молчала, а я молчал еще сильнее! Минут сорок мы шли до ее дома, сорок мучительных минут, в течение которых я всей душой пытался повернуться к ней, взять ее за руку и поцеловать. Но тело шло как ни в чем ни бывало, оно мне не подчинялось! В лифте, пока мы поднимались на последний этаж, на меня навалилась такая тяжесть, что ни руки не поднимались, ни рот не открывался, а секунды шли, тяжело отсчитывая последние мгновения улетающего счастья. Она сказала «пока», а я стоял в лифте, пока его автоматическая дверь не закрылась, и я ответил «пока, Света», уже при закрытой двери. Я вышел из подъезда, северное сияние исчезло, но в душе все болело и стонало, а потом вылилось сознание вытеснило все неприятное, осталось только северное сияние, прогулка и факт вместе проведенного Нового Года. И радость вылилась стишком:

Откуда песня льется, льется?

С чего в душе такой простор?

Где тот непрошеный укор,

Что ниоткуда вдруг берется?

Что, что вокруг, ведь не весна?

Но полна чаша, сердце рвется!

Что это? Как это зовется?

Ах, просто так! Поет душа!