Как я отыскал Ливингстона

Завтрак наш был весьма печален. Я не мог есть, потому что сердце мое было слишком полно; товарищ мой также, как видно, потерял аппетит. Мы придумывали предлоги подольше остаться вместе. В восемь часов утра мы еще не выступили, тогда как я намеревался пуститься в путь с пяти часов.

— Доктор, сказал я, я оставлю двух моих людей на сегодня и на завтра, на случай если при поспешности моего выступления вы что-нибудь забыли. Я простою день в Туре на границе Униамвези и буду ждать там ваших последних распоряжений; теперь же мы должны расстаться — этому нечем помочь. Прощайте!

— О, я вас провожу немного. Я хочу видеть как вы пойдете по дороге.

— Благодарю вас. Теперь люди мои домой! Кирангоци, поднимай флаг и марш!

Дом казался опустелым; мало-помалу он скрылся из наших глаз.

Старое время и воспоминания о моих намерениях и пламенных надеждах теснились в моей душе. Окрестные холмы, бывшие когда-то для меня скучными, неинтересными, теперь стали полны воспоминанием. На этом бурузани сидел я в течение многих часов, мечтая, надеясь и вздыхая. На этом холме стоял я, следя за битвою близ Таборы и за разрушением ее. Под этой кровлей лежал я больной и в бреду, плачась как ребенок на судьбу, грозившую моей миссии. Под этим банановым деревом лежит мой бедный товарищ, Шау. Я дал бы целое состояние, чтобы увидеть его снова около себя. Из этого дома я отправился в свое путешествие в Уджиджи; к нему же как к другу возвратился я с новым и более дорогим товарищем, и теперь я покидаю все. Все это начинает уже казаться удивительным сном.

Мы шли рука об руку; люди мои запели песню. Я остановил продолжительный взгляд на Ливингстоне, чтобы запечатлеть в своей памяти его черты.

— Дело в том, насколько я его понимаю, что вы, доктор, не возвратитесь в отечество, пока не удовлетворите себя относительно источников Нила. Когда же вы удовлетворите себя, то вернетесь домой и станете удовлетворять других. Не правда ли?

— Совершенно справедливо. Когда вы пришлете мне носильщиков, я тотчас же выступлю к Уфипе; затем, перейдя через реку Сунгву, я направлюсь к югу и обогну оконечность Танганики. Затем, идя по направлению к юго-востоку, я достигну Чикумби на Луапуле. Переправившись через Луапулу, я пойду прямо к западу, к медным рудникам Катанги. Ключи находятся, по словам туземцев, в восьми днях пути к югу от Катанги. Отыскавши их, я вернусь к подземным домам Руа. От пещер после десятидневного пути к востоку я достигну озера Камолондо. От озера я буду в состоянии плыть вверх по реке Луфире до озера Линкольна. После того, снова вернувшись назад, я поднимусь к северу по Луалабе до четвертого озера, которое, как я полагаю, разъяснит всю загадку и, быть может, окажется или озером Човамбе (озеро Бэккера), или озером Пиаджиа.

— А сколько времени займет это маленькое путешествие?

— Полтора года, не более, считая со дня моего выступления из Унианиембэ.

— Положим два года; вы знаете, что могут возникнуть различные случайности. Лучше будет, если я найму новых людей на два года, считая началом их службы день прибытия в Унианиембэ.

— Да, это будет отлично.

— Ну, любезный доктор, лучшие друзья должны расставаться.

Вы зашли довольно далеко, поэтому я прошу вас вернуться.

— Позвольте мне сказать вам, что вы сделали то, что немногие были бы в состоянии совершить — даже лучше некоторых известных мне путешественников. И я благодарен вам за то, что вы сделали для меня. Желаю вам благополучно вернуться домой.

— А вам, друг, желаю с Божьей помощью благополучно вернуться к нам. Прощайте!

— Прощайте!

Мы пожали друг другу руку, и я торопился оторваться, прежде нежели потерял присутствие духа, но Сузи и Чумах, и Гамойдах — верные слуги доктора — все они должны были потрясти и поцеловать мои руки, прежде нежели мне удалось наконец уйти. Я не выдержал!

— Прощайте, доктор, дорогой друг мой!

— Прощайте!

XLVII. Занзибарские женщины.

— В путь! Что же вы останавливаетесь! Идите же! Что же вы не идете домой? — И моих людей погнали передо мною. Конец слабости! я покажу им такую ходьбу, после которой они меня не забудут. Я в сорок дней исполню то, на что прежде употреблял по три месяца.

Дорогой читатель, я каждый день вечером вносил вышеприведенные заметки в мой дневник. Теперь, пересматривая их через шесть месяцев, я не чувствую никакого стыда; мои глаза даже подергиваются слезами при воспоминании об этой разлуке. Я не смел ничего вычеркнуть и ничего изменить в том описании, которое было сделано, когда чувства говорили во мне сильно. Дай Бог вам, если вы когда-нибудь предпримете путешествие по Африке, встретить такого благородного и честного путешественника, как Давид Ливингстон! Я жил с ним в продолжение четырех месяцев и четырех дней в одном доме, или в одной лодке или палатке, и мне ни разу не пришлось жаловаться на него. Я человек вспыльчивого характера, и могу сказать, что часто разрывал узы дружбы без достаточных для того причин; но Ливингстон ни разу не возбудил моей злобы, а напротив того, каждый день, проведенный с ним, усиливал мою любовь к этому человеку.