Как я отыскал Ливингстона

Оставив Кулаби, мы прошли по обнаженной, красной, глинистой равнине, по которой с ужасной силой носился ветер с вершин Узагары, подымая перед нами фантастические голубовато-черные горы. Ужасные порывы ветра как будто проникали в наше тело с необыкновенной, вкрадчивой силой, точно мы были простой газовой пленкой. Мужественно сражаясь с этим могучим «peppo» (ураганом), мы прошли через Мукамвас и, перейдя по широкому песчаному ложу реки, вошли в территорию Мвуми, последнего начальника Угого, взымающего пошлину.

4-го апреля, послав Бомбая и друга моего Мгого с восьмью доти или тридцатью двумя ярдами сукна в виде прощальной дани султану, мы продолжали наш путь по лесу и прибыли через несколько часов к границе пустыни «Маренджа Мкали» «жесткая, горькая или солоноватая вода».

Я послал троих людей из нашего лагеря в Занзибар с письмами к американскому консулу и телеграммами для Herald’а, прося консула отослать этих людей ко мне с одним или двумя небольшими ящиками, содержащими такие предметы роскоши, которые могут быть оценены голодными, истомленными и промокшими людьми. Трем послам было наказано ни для чего не останавливаться — не обращать внимания на то, шел дождь или нет, встречалась ли им река или наводнение, так как если они не будут торопиться, то мы догоним их прежде нежели они достигнут берега. Они отправились с усердным «иншаллах, бана».

15-го мы с громким, единодушным, веселым «ура!» углубились в пустыню, которая с своей вечной тишиной и уединением была гораздо приятнее для нас нежели шумливые, негармонические раздоры деревень вагого. Мы продолжали наш путь девять часов сряду, пугая своими громкими криками свирепых носорогов, боязливых кваг и стада антилоп, населяющие леса этого обширного солончака. 17-го мы с проливным дождем вошли в Мпвапву, где умер мой помощник, шотландец Фаркугар.

Мы совершили этот необыкновенный путь в 338 английских миль от 14-го марта до 17-го апреля, т.е. в двадцать четыре дня, включая сюда остановки, что составляет не много более четырнадцати миль в день.

Леуколе, начальник Мпвапвы, у которого я оставил Фаркугара, дал следующий отчет о смерти последнего: «После вашего отъезда белому человеку сделалось, по-видимому, лучше, и это продолжалось до пятого дня, когда он, попробовав встать и выйти из палатки, упал навзничь; с этой минуты ему стало все хуже и хуже, и он умер после полудня, так спокойно, как будто заснул. Нога и живот его порядочно распухли и я думаю, что в нем лопнуло что-нибудь, когда он упал, ибо он вскрикнул как от сильного ушиба, и слуга его сказал: „барин говорит, что он умирает“!

Мы вынесли его под большое дерево, и, прикрыв листьями оставили его там. Слуга взял себе его вещи, винтовку, платье и одеяло и переселился в тембу Мниамвези, близ Кизоквека, где прожил три месяца и также умер. Перед смертью он продал за десять доти (40 ярдов сукна) винтовку своего господина одному арабу, отправлявшемуся в Унианиембэ. Вот все, что я знаю о нем».

Затем он показал мне яму, куда было брошено тело Фаркугара, но я не мог найти следов его костей, хотя мы и осмотрели все кругом с большим вниманием, желая вырыть ему приличную могилу. До отъезда из Унианиембэ мы заставили пятьдесят человек два дня носить камни, из которых я воздвиг вокруг могилы Шау прочную, крепкую ограду длиною в восемь футов и шириною в пять; доктор Ливингстон сказал, что она продержится несколько столетии, подобно могиле первого белого, умершего в Униамвези. Хотя нам не удалось найти остатков несчастного Фаркугара, мы все-таки собрали множество камней, и нам удалось воздвигнуть холмик близ берега реки, чтобы напоминать место, где было похоронено его тело.

До вступления в долину реки Мукондоквы, мы ни разу не испытывали никакого лишения и никаких неудобств со стороны мазики. Здесь пенились и шумели потоки; река представлялась широкой коричневой струей, стремившейся вниз с непреодолимой силой. Берега были полны до края, широкие нуллахи стояли полные воды, поля были потоплены, а дождь все лил ливнем, как бы предсказывая нам, чего мы могли ожидать во время нашего путешествия по приморской области. Мы продолжали подвигаться вперед, как люди, для которых была дорога каждая минута — как будто нас застигало наводнение.

Мы три раза переправлялись вброд через этот ужасный поток, при помощи веревок, привязанных к деревьям — от одного берега к другому, и прибыли 11-го в Кадетамару, в самом жалком виде, как люди, удрученные большим горем, и расположились лагерем на холме, против горы Кибве, возвышавшейся на правом берегу реки — одной из самых высоких горных вершин этой цепи.