Во многих отношениях я был надежно изолирован от всяческих невзгод. Я был избавлен даже от опыта взросления, который несет расставание с супругом, мне было неведомо одиночество в зрелом возрасте. Мои отношения с Мэрилин не всегда были гладкими – и спасибо Богу за этот «штурм унд дранг», поскольку мы оба извлекли из него свой урок.
Я сказал Айрин, что она права, и признал, что порой завидую тем, кто живет «на грани». Временами, сказал я ей, меня беспокоит, что я могу подбивать своих пациентов совершить героический прыжок вместо меня.
– Но, – сказал я ей, – вы неправы, говоря, что у меня
Она выслушала меня, но ничего не сказала.
– И еще одно, – добавил я. – Я решил работать с умирающими пациентами, надеясь, что они подведут меня ближе к трагической сути моей собственной жизни. И они действительно это сделали: мне пришлось на три года вернуться в терапию.
После этих слов Айрин кивнула. Мне был знаком этот кивок, точнее, даже серия кивков: за резким движением подбородка следовали два или три мягких кивка – ее телесная азбука Морзе, говорящая мне, что я выдал удовлетворительный ответ.
Я усвоил свой первый урок: чтобы лечить скорбь, терапевт не может оставаться отстраненным, он должен встретиться со смертностью лицом к лицу. И за этим последовали другие уроки, вокруг которых я и решил построить свой рассказ. В этой истории пациентка была истинным учителем, а я был лишь посредником, передающим дальше ее уроки.
Рассказом, от написания которого я получил наибольшее удовольствие, несомненно, было «Проклятие венгерского кота». В этом рассказе Эрнест Лэш (на время отпущенный из «Лжеца на кушетке») пытается лечить Мергеша, злобного, говорящего по-немецки кота, проживающего свою девятую, последнюю жизнь. Мергеш изрядно поколесил по свету, в одной из прежних жизней сожительствовал с Ксантиппой, кошкой, жившей в доме Хайдеггера, а теперь безжалостно преследовал Артемиду, возлюбленную Эрнеста.
Эта история во многом фарс, но в то же время она содержит, возможно, мои самые глубокие рассуждения о смерти и облегчении страха смерти. Я написал бо
Я с любовью вспоминаю одно публичное чтение «Мамочки и смысла жизни» в книжном магазине «Бук-Депо» в Милл-Вэлли, где мой сын Бен, театральный режиссер, читал со мной по ролям беседу Эрнеста с Мергешем. Я не любитель траурных церемоний, но если моя семья решит устроить поминки после моей смерти, я хотел бы, чтобы на них прочитали этот диалог – это скрасит атмосферу. Так что, пожалуйста, Бен, возьми на себя роль кота и выбери кого-то из своих братьев или из своих любимых актеров на роль Эрнеста.
Глава тридцать вторая
Как я стал греком
Из всех стран, где были переведены и изданы мои работы, Греция – одна из самых маленьких – занимает в моей душе самое большое место. В 1997 году Ставрос Петропулос, владелец «Агра Публикешенс», купил права на переводы всех моих книг на греческий и пригласил супружескую пару, Янниса Цевраса и Евангелию Андритсану, в качестве переводчиков. Так для нашей семьи начались длительные и важные отношения. Яннис – учившийся в Америке психиатр и известный греческий поэт, а Евангелия совмещает профессии клинического психолога и переводчика.
Хотя Греция никогда не играла важной роли в сфере психотерапии, а ее читающее население составляет всего около пяти миллионов, греки сразу же стали моей самой обширной аудиторией в мире в пересчете на душу населения, и там меня знают как писателя лучше, чем где-либо еще. Я никогда не понимал почему.
Со времен нашей первой встречи с Грецией – той самой, когда наш багаж потерялся и мы с Мэрилин пять дней путешествовали налегке, – мы вместе приезжали в эту страну еще дважды, и обе поездки оказались необыкновенными.
Первой предшествовало посещение Турции. В 1993 году я проводил семинар для психиатров в больнице Бакыркёй в Стамбуле, а потом вел двухдневную группу личностного роста с восемнадцатью турецкими психиатрами и психологами в Бодруме. Этот древний город на Эгейском море Гомер назвал «землей вечной синевы».