Как я стал собой. Воспоминания

Из Бангкока я отправился автобусом в Чиангмай, где наблюдал, как слоны работают на лесоповале. Я познакомился с путешественником из Австрии, и мы наняли проводника для поездки на каноэ вверх по реке Мае Кок. Мы сделали остановку в одной из местных деревень и присоединились к мужчинам, которые сидели кружком, наслаждаясь ежедневным курением опиума, в то время как женщины, разумеется, выполняли всю крестьянскую работу.

Мой единственный опыт с опиумом оказался не особо ярким: слегка размягченное состояние ума продолжалось несколько часов.

Мы продолжили путь к Чианг Рай, миновав множество сказочных зубчатых храмов, при взгляде на которые казалось, что они могут в любой момент вспорхнуть с места. В Чианг Рай я вместе с другими туристами прошел по мосту, соединяющему Таиланд с Бирмой. На самой его середине мы повстречали суровых бирманских пограничников, позволивших нам на пару секунд прикоснуться к шлагбауму, чтобы мы могли потом рассказывать, что побывали в Бирме. Далее я на пару дней полетел на остров Пхукет, чтобы побродить по пляжам и поплавать с аквалангом, и направился домой, в Калифорнию.

Хотя эта поездка пришлась мне по сердцу, в конечном итоге она мне дорого обошлась. Вскоре по возвращении домой у меня разыгралась странная болезнь, которая несколько недель донимала меня усталостью, головными болями, головокружением и потерей аппетита. Все звезды Стэнфордской больницы сошлись во мнении, что я подхватил какую-то тропическую болезнь, но никто так и не сумел выяснить, какую именно.

Пару месяцев спустя, когда я полностью оправился, мы отметили мое выздоровление короткой поездкой на карибский остров, где на две недели сняли хижину на пляже. В один из первых дней на острове я прикорнул днем на диване и проснулся, весь искусанный какими-то насекомыми. К следующему дню мне стало совсем худо – хуже, чем по приезде домой из Индии. Мы полетели домой, и стэнфордский медицинский факультет взял меня в оборот на несколько недель, проверяя на лихорадку денге и другие тропические заболевания. Хотя были использованы все диагностические средства, доступные современной медицине, загадку моего недуга разгадать так и не удалось.

Я проболел около шестнадцати месяцев. У меня едва хватало сил каждый день добираться до Стэнфорда, приходилось подолгу отдыхать. Одна из близких подруг Мэрилин потом сказала ей: многие были уверены, что я перенес инсульт. В конце концов я решил заняться восстановлением организма: записался в спортзал и заставлял себя ежедневно тренироваться. Каким бы скверным ни было мое самочувствие, я не обращал внимания на мольбы и отговорки, которые придумывало тело, и в итоге поправил здоровье.

Оглядываясь назад, я вспоминаю, как часто в то время мой двенадцатилетний сын Бен приходил ко мне в спальню и молча сидел со мной. За эти два года я ни разу не сыграл с ним в теннис, не поучил его шахматам, не катался с ним вместе на велосипеде (хотя он вспоминает, как мы играли в нарды и читали вслух «Хроники Томаса Ковенанта» Стивена Дональдсона).

С тех пор я испытываю громадное сочувствие к пациентам, страдающим таинственными, не поддающимися диагностике болезнями, такими как синдром хронической усталости или фибромиалгия. Это была темная глава в моей жизни, и, хотя почти все воспоминания о тех днях поблекли, я знаю, что это было мое главное испытание на жизнестойкость.

Хотя сам я не медитировал много лет, я начал больше ценить эту практику, отчасти потому, что лично знаком со многими людьми, которым она принесла облегчение и показала путь к состраданию. В последние три года я стал больше читать о медитации, обсуждать разные практики с коллегами и экспериментировать с разными подходами. Часто по вечерам, когда я чувствую, что слишком взволнован, я слушаю какую-нибудь медитацию для сна, несчетное множество которых можно найти в Интернете, и, как правило, засыпаю еще до ее окончания.

Индия была моим первым серьезным знакомством с азиатской культурой. Но далеко не последним.

Глава двадцать восьмая Япония, Китай, Бали и «Палач любви»

Регистрируясь осенью 1987 года в токийском отеле, я встретился с англоговорящим психологом, которого принимавшая меня японская сторона отправила самолетом из Нью-Йорка в качестве переводчика. Он остановился в соседнем номере и был на подхвате всю неделю, пока длилась моя командировка.

– Вы можете мне сказать поточнее, чем я буду заниматься? – спросил я.

– Организатор вашего визита в больнице Хасевага не говорил мне ничего конкретного о вашем расписании на эту неделю.

– Интересно, почему? Я задавал этот вопрос, но мне не ответили: какая-то почти нарочитая секретность.

Он только глянул на меня, пожимая плечами.