Читаем Как я стал собой. Воспоминания полностью

На следующее утро, когда мы с ним приехали в больницу Хасевага, меня любезно встретила огромным букетом цветов не менее огромная толпа психиатров и администраторов, дожидавшихся в здании прямо при входе. Мне сказали, что мое первое утро будет торжественным событием: весь персонал больницы будет присутствовать на моей лекции о проведении групповой психотерапии в условиях стационара.

Затем меня отвели в аудиторию, где могли разместиться около четырехсот человек. К тому времени я уже несчетное число раз комментировал групповые встречи, поэтому чувствовал себя непринужденно и расслабленно откинулся на спинку стула, ожидая вербальное описание или видеозапись какой-нибудь групповой сессии. Каково же было мое изумление, когда я увидел, что сотрудники клиники тщательно подготовили театральную инсценировку. Они записали групповой сеанс, проведенный в одной из больничных палат в прошлом месяце, расшифровали запись, распределили роли между сотрудниками клиники и, очевидно, потратили не один час, репетируя эту постановку.

Исполнение было блестящим, но увы, изображало оно один из самых ужасных групповых сеансов, какие я только видел. Ведущие ходили по кругу, по очереди давая всем участникам советы и предписывая разные упражнения. Ни один член группы ни разу не обратился к другому ее члену. На мой взгляд, эта постановка могла бы быть иллюстрацией того, как не надо проводить групповую терапию.

Если бы это была запись настоящего группового сеанса, я без проблем остановил бы ее и рассказал об альтернативных подходах. Но как мог я прервать тщательно срежиссированную постановку, которая, должно быть, потребовала многих часов репетиций?! Это было бы ужасным оскорблением, так что я посмотрел весь спектакль целиком (мой переводчик шептал перевод мне на ухо). Затем в своем выступлении я аккуратно – очень аккуратно – предложил некоторые методы, основанные на межличностном взаимодействии.

В ту неделю в Токио я изо всех сил старался быть полезен как учитель, но ни разу не почувствовал себя эффективным в этой роли. В этой командировке я осознал, что есть в японской культуре что-то такое, что противится западной психотерапии, особенно групповой. Это был глубоко укорененный стыд раскрыться самому или раскрыть свои семейные тайны.

Я вызвался провести процесс-группу для психотерапевтов, но от этой идеи отказались – и, честно говоря, я испытал облегчение. Думаю, там возникло бы такое мощное безмолвное сопротивление, что мы едва бы сдвинулись с места. Все мои выступления на той неделе аудитория слушала с почтительным вниманием, но никто не высказал ни одного комментария и не задал ни единого вопроса.

У Мэрилин от той поездки осталось аналогичное ощущение. Она читала лекцию об американской женской литературе XX века в японском Институте женских исследований – перед большой аудиторией, в прекрасно подготовленном зале. Мероприятие было превосходно организовано, лекции предшествовала танцевальная постановка, а слушатели были почтительны и внимательны. Но когда Мэрилин предложила задавать вопросы или делиться замечаниями, воцарилось молчание. Через две недели она читала точно такую же лекцию в Пекинском университете международных отношений, и под конец китайские студенты завалили ее вопросами.

В Токио меня осыпали всевозможными любезностями. Мне нравились официальные обеды, которые подавались в бенто-боксах, содержащих всевозможные изысканные блюда. В мою честь закатывали расточительные вечеринки, а хозяин дома, в котором я жил, великодушно пригласил меня в любое время пользоваться его кондоминиумом на Гавайях с чудесными панорамными видами.

После моей токийской командировки повсюду в Японии нас с радушием встречали и представители принимающей стороны, и незнакомцы. Однажды вечером в Токио мы заблудились по дороге в театр Кабуки и показали свои билеты женщине, мывшей ступени какого-то здания, в надежде, что она объяснит, как туда добраться. Она тут же бросила свое занятие и прошла с нами четыре квартала до самых дверей театра.

В другой раз, в Киото, мы вышли из автобуса, зашагали по улице прочь и вдруг услышали за спиной торопливые шаги. Пожилая женщина, запыхавшись, догоняла нас с зонтом, который мы забыли в автобусе. А вскоре после этого в буддийском храме мы разговорились с незнакомцем, профессором колледжа, который тут же пригласил нас на ужин к себе домой.

Но культура японцев не принимала мой подход к психотерапии, и на японский переведены лишь очень немногие мои книги.


Перейти на страницу:

Все книги серии Ирвин Ялом. Легендарные книги

Лжец на кушетке
Лжец на кушетке

Роман Ирвина Ялома "Лжец на кушетке" — удивительное сочетание психологической проницательности и восхитительно живого воображения, облеченное в яркий и изящный язык прозы. Изменив давней привычке рассказывать читателю о внутреннем мире и сокровенных переживаниях своих пациентов, доктор Ялом обращается к другим участникам психотерапевтических отношений — к самим терапевтам. Их истории рассказаны с удиви — тельной теплотой и беспощадной откровенностью. Обратившись к работе доктора Ялома, читатель, как всегда, найдет здесь интригующий сюжет, потрясающие открытия, проницательный и беспристрастный взгляд на терапевтическую работу. Ялом показывает изнанку терапевтического процесса, позволяет читателю вкусить запретный плод и узнать, о чем же на самом деле думают психотерапевты во время сеансов. Книга Ялома — прекрасная смотровая площадка, с которой ясно видно, какие страсти владеют участниками психотерапевтического процесса. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Ирвин Дэвид Ялом , Ирвин Ялом

Психология и психотерапия / Проза / Современная проза / Психология / Образование и наука

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее