Как я украл миллион. Исповедь раскаявшегося кардера

— Я когда заехал на тюрьму, — отвечал Валид, — искал по «малявам» кавказцев. В соседней хате сидит дагестанец, я с ним пишусь — так он жалуется, что не ест ничего из неверной еды, исхудал весь.

— Как его погоняло? — поинтересовался Филонов.

— Борз. По-чеченски это значит «волк».

— Валид, — вмешался в разговор я, — он не волк, а черт. Настоящее имя этого полудагестанца — Саша Доскин, я ловился с ним в 144-й. Он в каждой новой хате представляется по-разному, «наседка кумовская», да и сало за обе щеки уминает — чужое в основном, — сообщил я вмиг помрачневшему чеченцу.

— Ладно, давайте передадим ему этот «грев», — стоял на своем Валид, — я ему пообещал уже.

После этого Агаев с ним не общался.

Казбек Дукузов — подельник Валида — сидел на спецкоридоре — в сырых камерах на два человека, с арочными сводами, откуда из-за сырости постоянно отваливались и неприятно застревали в волосах хлопья побелки, с пятнадцативаттной лампочкой, закрытой ударопрочным акриловым стеклом, с решетками, стальными щитами, сеткой и прочими «намордниками» и преградами на окнах — так, что невозможно сработаться и отправить «маляву», — видимо, Казбека боялись очень сильно.

Спецкоридор, он же с/к, — самое зловещее место в тюрьме. Шестнадцать хат, скрытых за бронированной дверью с электрозамком, отдельный охранник. Здесь сидят особо опасные: бунтари, лидеры ОПГ, приговоренные к «вышке» и просто те, кого нужно очень хорошо спрятать. Стены метровой толщины, сквозь которые не проникает ни один посторонний звук, сводчатые потолки — совсем как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию», два одноярусных шконаря на высоте десяти сантиметров от пола, железный стол, железный шкафчик для туалетных принадлежностей, дольняк в углу и тишина… гробовая — ни радио, ни телевизор, ни телефон на с/к не ловит. Хаты находятся в подвале — окна выходят на уровень земли. Очень сыро — одежда, после бани развешенная для просушки, не высыхает и за три дня. Связи с внешним миром и даже с соседними хатами никакой, сработаться невозможно — окна закрыты не стеклом, как везде, и даже не решеткой с «ресничками»-жалюзи — на пути твоей «малявы» как минимум пять преград: решетка, стекло, сплошной железный лист с отверстиями диаметром с сигарету, «реснички», «намордник», по форме напоминающий допотопный совдеповский кондиционер, и металлическая сетка в довершение. По дольняку тоже не вариант — в трубах установлены ножи, о которые режутся «кони». Из-за недостаточности освещения ни читать, ни тем более писать ты не можешь. А что можешь? Да плевать в потолок и размышлять о бренности всего сущего. И спать по 15–16 часов в сутки. Спать беспокойно, вскакивая в холодном поту из-за очередного приснившегося кошмара. Это, наверное, от накопившейся в стенах за столетия негативной энергии и страданий постояльцев «с/к-хилтон». Кровь, убийства, сами стены давят. И тишина…

Глава 17 Аукционы

Сознался наш Скумбриевич, не выдержал очной ставки. Подкачал!

Остап Бендер

— Со своими подельниками ты где познакомился? — начал следователь Макаревич через неделю.

— С какими еще подельниками?! — с деланным удивлением спросил я в ответ.

— Ай, ну только не «репетируй», что их не знаешь, — Макаревич явно не хотел терять свое время. — С Батюком и Воропаевым.

— Не знаю, о ком вы.

— Повторяю вопрос: когда и при каких обстоятельствах ты познакомился с Воропаевым Павлом Владимировичем и Батюком Степаном Леонидовичем?

— Впервые о них слышу, — продолжал играть я.

— А их фотографии на твоем ноутбуке откуда?! — следак начал выходить из себя.

Черт, про фотографии-то я и забыл. Вот спрашивается: на фига на своем рабочем компьютере хранить фотографии подельников, тем более с которыми ты не общаешься уже почти два года?! И здесь недоглядел…

— Ладно, проведем очную ставку, может, вспомнишь, — сказал Макар на прощание.

Через шесть дней он вызвал меня вновь. В кабинете уже находилась моя адвокат. Следователь выглянул за дверь, что-то сказал дежурному контролеру, и через минуту в комнату ввели Пашу Воропаева.

— Привет, Серега, — Павел явно был рад меня видеть и протянул мне руку. Я неуверенно пожал его сухую ладонь и начал пристально рассматривать его лицо, всем своим видом показывая, что пытаюсь вспомнить, видел ли его раньше.

— Ну сейчас-то узнаешь? — следователь внимательно следил за моей реакцией.

— Впервые вижу.

— Ладно, Паша, — переключился Макаревич на моего подельника, — кто этот человек? — он жестом показал на меня.

— Павлович Сергей. Это он нас заставлял покупать товар в минских магазинах, — уверенно начал Воропаев.

М-да-а… со старта грузит… «он нас заставлял»… — противно слушать…

— Павел, когда вы познакомились? — продолжал следователь.

— В ноябре 2004-го…

Похожий спектакль мне пришлось повторить и со Степаном, которого на следующий день Макар привел в СИЗО специально для очной ставки со мной.

— Зря ты так, Полисдог, — с почти отеческой «заботой» советовал мне Макаревич, — судьям не понравится, что ты в полном отказе.