Как Иисус стал богом

Царь Израиля, кроме того, был известен как «Сын Божий». Иисус определенно им был – как благодаря своему положению будущего царя, так и тому, что Бог вознес его в свое Небесное царство. Бог осыпал Иисуса своими милостями и сделал его Сыном Божьим в уникальном смысле слова – намного выше того титула, которым обладали потомки Давида. Бог принял Иисуса в качестве своего Сына, единственного в своем роде. Точно так же, как императоры считались одновременно «сыновьями Бога» (поскольку их приемные отцы носили титул «Бог») и «богами», Иисус, как Сын Божий, был и в этом смысле слова Богом.

Далее, Иисус должен был прийти с небес, чтобы править. В своем собственном учении он провозглашал, что Сын человеческий должен явиться в качестве космического судьи над землей. Но теперь стало очевидно, что сам Иисус должен прийти, чтобы установить свое правление. Ученики очень скоро – вероятно с самого начала, – пришли к выводу, что Иисус и был грядущим Сыном человеческим. Поэтому позже, рассказывая истории о нем, они заставляли его высказываться о себе как о Сыне человеческом до такой степени, что это стало одним из его излюбленных титулов для него в евангелиях. Как мы уже видели, Сын Человеческий иногда понимался как божественная фигура. Таким образом и в этом смысле Иисус тоже был Богом.

Следует отметить, что все четыре возвышенные роли – Иисус как Мессия, Господь, Сын Божий и Сын человеческий – подразумевают в том или ином смысле слова, что Иисус – Бог. Но в этот ранний период Иисус еще никоим образом не воспринимался как Бог Отец. Он не Бог Всемогущий, хотя и был вознесен до небес и был в различных смыслах слова Богом. Как я уже показал и собираюсь показать на многочисленных примерах в следующей главе, всякий раз, когда кто-то утверждает, что Иисус – Бог, важно спросить: в каком именно смысле Бог? Должно было пройти еще много времени, прежде чем Иисус стал Богом в самом полном и всеобъемлющем смысле этого слова, вторым лицом Троицы, извечно равным Богу и единосущным Отцу.

Глава 6 Зарождение христологии: Христос, вознесенный на небо

Когда, еще в средней шкоде, я стад серьезно относиться к своей христианской вере, это довольно сильно повлияло на мою светскую жизнь – не сразу, но со временем. Мой первый серьезный роман был с девушкой по имени Линн, за которой я начал ухаживать, будучи студентом-второкурсником, за год до того, как я «возродился в вере». Линн была чудесным человеком – умная, привлекательная, забавная, любящая. Кроме того, она была еврейкой. Я не уверен, что был знаком с кем-то из евреев до нее, но не припомню, чтобы наши религиозные взгляды оказывали сколько-нибудь значительное влияние на наши отношения – если оказывали вообще. Я служил алтарником в одном из приходов Епископальной церкви, а она каждую субботу посещала синагогу – или, по крайней мере, я так предполагал. Не помню, была ли ее семья религиозной в традиционном смысле слова – имея

в виду посещение богослужений или даже соблюдение еврейских праздников. На мой взгляд, они были скорее секулярными евреями. Откровенно говоря, в то время, когда речь шла о подружке, у меня на уме были другие вещи, а не альтернативные религиозные практики.

Линн была одной из трех дочерей, живших с матерью-одиночкой. Они были для меня все равно что семьей – где-то между сердцевиной и верхними слоями среднего класса, разделявшими те же ценности и взгляды на жизнь, что и я. Линн и я испытывали чрезвычайно сильное притяжение друг к другу и, как следствие, проводили много времени вместе, а наши отношения во время моей учебы на втором курсе становились все серьезнее. Но затем грянула катастрофа. (Сказать по чести, я тогда слабо представлял себе, что такая катастрофа возможна.) Маме Линн предложили лучшую работу в Топике, штат Канзас, и они намеревались переехать туда из Лоренса. Ее мама и я всегда отлично ладили друг с другом, но тут она осталась непреклонной: несмотря на то что эти города находились примерно в сорока километрах друг от друга, переезд должен был положить конец нашим «прогулкам вместе» (как мы тогда это называли). Нам предстояло встретить других людей и жить каждому своей жизнью. Так мы и поступили. Сердце мое было разбито, но жизнь продолжалась.

Вскоре после этого я «возродился в вере». Линн и я продолжали общаться по телефону, а время от времени даже виделись друг с другом. Я очень живо помню тот разговор, который состоялся между нами вскоре после того, как я «принял Христа». Я пытался убедить ее, чтобы она тоже попросила Иисуса войти в ее сердце. Она, понятно, пришла в замешательство, в немалой степени потому, что я сам не имел представления, о чем говорил. В самом конце долгой беседы, в течение которой я пытался объяснить ей это на уровне любителя, она спросила: «Но если в моей жизни уже есть Бог, зачем мне нужен Иисус?». Я не знал, что ответить. Ее вопрос поставил меня в тупик. Определенно карьера богослова была для меня не самым лучшим выбором.