Как испортить хороший текст. От кульминации до финала

Молодой Константин Паустовский любил прозу Виктора Гюго и был неприятно удивлён мнением Ильи Ильфа, творчески созвучного Паустовскому.

⊲

Однажды он вызвал замешательство среди изощрённых знатоков литературы, сказав, что Виктор Гюго по своей манере писать напоминает испорченную уборную. Бывают такие уборные, которые долго молчат, а потом вдруг сами по себе со страшным рёвом спускают воду. Потом помолчат и опять спускают воду с тем же рёвом. Вот точно так же, сказал Ильф, и Гюго с его неожиданными и гремящими отступлениями от прямого повествования. Идёт оно неторопливо, читатель ничего не подозревает, – и вдруг как снег на голову обрушивается длиннейшее отступление – о компрачикосах, бурях в океане или истории парижских клоак. О чём угодно.

Диссонанс был причиной двоякого отношения стилиста Ивана Бунина к стилисту Николаю Гоголю.

⊲

Гоголь, конечно, гениальный писатель. Смешно это отрицать, но разрешите мне его не очень любить… Где он мог выкопать этакие мертворождённые фамилии, как Яичница, Земляника, Подколесин, Держиморда, Бородавка, Козопуп? Ведь это для галёрки – это даже не смешно, это просто дурной тон. Даже в фамилии «Хлестаков» есть какая-то неприятная надуманность, что-то шокирующее. Да и Антон Павлович со своим Симеоновым-Пищиком, несмотря на весь свой вкус, сел в калошу. Нет, удачная фамилия – важнейшая для писателя вещь. Полюбуйтесь только фамилиями у Толстого – это подлинные алмазы.

Настройка внутреннего камертона Бунина отличалась от настройки камертона Гоголя. Умом Иван Алексеевич понимал Николая Васильевича, профессиональным глазом видел мастерски написанные тексты и отдавал им должное в полной мере, но чутким ухом вместо музыки слышал какофонию, с которой никак не мог примириться.

Можно вспомнить множество выпадов одних знаменитых писателей в адрес других знаменитых писателей. Во-первых, интересны профессиональные претензии, которыми обменивались мастера. Это бесценный материал для любого автора, который занимается самообразованием и самосовершенствованием. А во-вторых, знакомство с тем, как во все времена жил писательский серпентарий, позволяет современному автору с бо́льшим спокойствием и мужеством относиться к выпадам коллег уже в свой адрес. Злопыхатели повышают самооценку: не обращают внимания лишь на того, кто бездарен и не представляет опасности, а тот, на кого нападают, оказывается приравнен к писателям выдающимся.

И всё же лучше повышать самооценку другими способами, а в отношении недоброжелателей придерживаться мнения Пушкина: «Если кто-то плюнул сзади на мой фрак, дело моего лакея – смыть плевок». Александр Сергеевич лучше многих знал, о чём говорит.

В начале 1980-х, когда занятия карате в России были запрещены, один ленинградский сенсей взялся тренировать молодёжь в полуподпольной секции. На первом занятии он учил правильно здороваться. На втором – правильно падать. Третьего занятия не было: сенсея арестовали. Но десятки лет спустя несколько учеников сенсея продолжали считать главным источником своих серьёзных жизненных успехов ту давнюю секцию карате, потому что научились там правильно здороваться и правильно падать.

Писателю необходимы оба навыка. Тем более что даже падение мастер может обратить в свою пользу.

Что в итоге?

Пара новых «ошибок выжившего»:

№ 78 – принимать негативную критику близко к сердцу, в ущерб творчеству и здоровью;

№ 79 – расходовать на борьбу со злопыхателями драгоценные ресурсы, которые стоит потратить на творчество или хотя бы на то, чтобы не ослаблять негативные мнения, а усиливать позитивные.

Не надо писать, рассчитывая на поток славословий: их почти наверняка не будет, а те, что всё же случатся, будут заглушены хором критиков ругательного толка и ропотом толпы неуспешных авторов.