Алешка же полночи уснуть не мог, все корил себя за бестолковость. Не камушком надо было, другим чем, помягче. И грохоту меньше, и убытку. На двор несколько раз выходил. Выйдет, и мнится ему, будто кто-то хихикает рядышком, словно потешается.
Поутру к Оглобле сходил, товарища проведать. Тот к жизни возвращаться начал, знахарь вскорости на ноги его поставить обещался. На торг сходил, купить, что Оглобля велел, послушал, о чем люди говорят. А те судачат, - прогневили Сбродовичи
Это верно, Алешка про себя думает, коли дознаются да изловят... Однако ж затеи своей совсем не оставил, а раздобыл пару яблок, крупных да красных. В карман положил, на всякий случай. Выждал, пока окошко новыми ставнями прикроют, и опять на стражу под знакомый забор заступил.
Он заступил - и собака заступила. Бывает же такое... Снова караулом по улице туда-сюда бродят. Молодец первым, собака, чуть поодаль, за ним. Землемерствуют. Алешка все вид делает, будто случайно его сюда заносит. Люди давно уж приметили да поняли, что к чему, а он все придуривается.
Гулял, гулял, видит, распахнулась одна ставенка, и вроде позади нее личико девичье мелькнуло. Забилось сердечко молодецкое, рванулось из груди, дыхание перехватило... Ухватил Алешка яблочко, да тихонько эдак в окошечко приоткрытое и подкинул...
Визг раздался, на всю улицу. Алешка, недолго думая, опять в бега кинулся, с собакой наперегонки. Узнал, на другое утро, на торгу, что, видать, не братья
Приуныл Алешка. Что дальше делать, не знает. А тут еще вести доноситься стали, одна другой чернее. Прознали в Степи про участь Тугорканову, взъярились. Местью воспылали. Пока главные ханы промеж себя сговариваются, самые нетерпеливые во владения киевские спешат. Про то прослышав, и другие заворочались, кому власть княжеская поперек горла, кто сам власти ищет. Поспешили гонцы по городам да весям, собирать воев с воеводами к Киеву, богатырей на подмогу звать, ан во многих местах им и самим туго приходится. Поодиночке, со всеми бы князь киевский совладал, да только малые пчелы, ежели скопом, и медведя одолеть могут. Вот и приходится князю дружину делить; туда, сюда посылать, а большую часть при Киеве держать, к осаде готовиться.
Алешке же еще беда приключилася. Да не одна, а сразу две. Одну он сам себе накликал, когда яблочко в окошко кинул да старушку зашиб. Не захотела она больше у братьев жить, к себе вернулась, так вместо нее новая объявилась, пуще прежней, говорят, Аленушку утесняет. Это Алешка на улице услыхал, возле терема. Он о ту пору об иной дороге к двору княжескому и думать позабыл.
Вторая же беда, она вроде как и не беда вовсе, а скорее даже наоборот. Так вышло, что не стало в избе Хортовой места для молодца. Нет, Хорт его, конечно, не выгонял, - сам ушел. А и как было не уйти? Он, когда Хорта от Оглобли перевез, попросил соседку вдовую за товарищем своим присматривать, пока он службу исправляет. Вот и вышло, - слюбились они, в отсутствие Алешкино. Дивно как-то: во всю жизнь Хорт бабу в избу не нашел, а тут... Правду говорено: не было бы счастья, да несчастье помогло. Ну, как тут останешься? Разве пятым колесом в телеге. Забрал Алешка шкуру медвежью, - ее Хорт в подарок ему отдал, - и близ палат княжеских поселился, с прочими дружинниками. Обещал захаживать, как приключится, ан обещание свое исполнить не торопится. Понимает, не до него там сейчас... Эх, самому бы на его месте оказаться. Нет, конечно, не с вдовушкой, - с Аленушкой... Ему скоро, видать, в поход отправляться, - слухи идут, степняки Чернигов-город осадили, это где-то совсем близко - а ждать его некому. То, что негде, это дело поправимое. Было бы кому, а где - придумается.
Поутихли пиры княжеские, да совсем не прекратились. Пока Чернигов держится, и Киев стоит. Ему б еще сколько продержаться, пока дружины соберутся, а уж тогда так степняка погонят, чтоб навек зарекся грозой приходить, чтоб и думать о том позабыл, как при отце князя нынешнего, Святослава, было...