«Нина! Больше никогда никаких подруг и уборок». Потом, торопясь успеть до выхода Нины из ванной, оставил на подзеркальнике почти все деньги, которые у меня были с собой, и тихо захлопнул за собой дверь.
Москва передо мной была в точности как в тот сентябрьский день. Я подошел к своей машине, зачем-то вытащил из-под сиденья травматический пистолет, оставил при себе документы, сунул в багажник сумку и пошел. От Нининого дома было недалеко до Таганки, а там – до института, где я учился. Я дошел пешком до своего бывшего общежития, метро уже было закрыто. Вышел на Садовое кольцо, взял такси и сказал:
– К Баррикадной.
Сел назад, откинулся на подголовник и смотрел в окно, прикрыв веки. Мы ехали мимо тех домов и площадей, которые я хорошо знал, мы ехали мимо новых домов и новых улиц, которые были мне глубоко безразличны. Москва горела огнями, как старая, не в меру наряженная проститутка – одновременно усталая и на взводе. Охрипшая от прохлады и водки, умудренная жизнью, равнодушная и злая, она проносилась мимо меня за окном машины, и я чувствовал себя несправедливо отринутым ею, будто даже и эта продажная тварь не захотела иметь со мной никакого дела.
– Нет, врешь, мерзавка, – шептал я в окно пьяными заплетающимися губами. Мы еще посмотрим, мы еще победим.
Таня, Камаль, Присси, Нина, Борис – все смешалось перед моими глазами. Мелькали улицы, мелькали здания, деревья с еще зеленой, но уже сероватой листвой. Вот Валентина Петровна в библиотеке ласково склонилась ко мне и спросила:
– Все в порядке, Вадик? Может, чем-нибудь еще помочь?
– Нет, спасибо, не надо. Столько еще не просмотренных книг – листать не перелистать.
– Над чем вы сейчас работаете, Вадик?
– До премьеры не скажу. Примета плохая.
– А билетик на премьеру, как в прошлый раз, дадите?
– Обязательно. Как в прошлый раз – на два лица. Только премьера в этот раз будет на улице.
– Что вы? Как в Средние века? Прямо на площади? Это очень теперь оригинально, Вадик. И модно.
– Ага, Валентина Петровна. Мы все в душе – менестрели.
– А как будет называться спектакль?
– О-о, очень легко запомнить, Валентина Петровна. Простенько и со вкусом. «Светит месяц, светит ясный».
– Обязательно приду. Спасибо, деточка. Желаю удачи на премьере!
– Так она ведь уже прошла, Валентина Петровна…
– Как, Вадик, когда?
– Десять лет назад. Вот на этой самой площади…
Я очнулся, будто вынырнул из старого сна.
– Шеф, останови.
Мы были на Баррикадной.
… Я не помнил, во сколько вернулся тогда в общежитие. Уже светало. Слава богу, охрана была к нам, будущим артистам, лояльна. Двери, конечно, на ночь запирались, но если показать пропуск, а еще лучше – пройти фейс-контроль – благообразен и не очень пьян, да еще дать денежку, то в комнату всегда можно вернуться поспать. Я вернулся, когда в коридорах было еще тихо и сонно, не раздеваясь, повалился в койку. В глазах у меня, так же, как сейчас, плыла Баррикадная – стеклянные двери метро, из которых я выходил с Таней, изгородь и дерево – развесистый клен. Под ним находилась наша с Таней первая сценическая площадка. Я свернул за угол – там в ночи странно возвышались искусственные горы и замок зоопарка. Я постоял, посмотрел на то место, куда перетащил нас с Таней Леха. Но на душе у меня тихо не было. Как это ни глупо, я тогда даже почувствовал гнев на то, что Леха навсегда останется победителем в нашей битве. Хотя никакой битвы на самом деле и не было – он, как, впрочем, и всегда, спокойно пришел, взял то, что ему нужно, в данном случае Таню, опустил меня и так же спокойно ушел. А потом я вдруг похолодел от ужаса, что я больше никогда не увижу Таню. Я боялся, но все-таки ужасно хотел подойти к ней как-нибудь в коридоре, когда она будет идти одна, и просто посмотреть ей в лицо. Но я понял уже тогда, что это все равно ничего не даст. Она спокойно пройдет мимо. И я даже понял, почему она так поступила, но не мог этого принять. Она меня предала.
Я уже не помнил, что располагалось тогда с другой стороны от метро. Сейчас здесь открылся какой-то двухэтажный ресторан. Его стеклянная стена углом выходила на площадь. Я вошел, зал был пуст.
– Мы скоро закрываемся, – предупредил меня человек за барной стойкой.
– Коньяк у вас есть?
– Какой желаете?
– Этот, – я кивнул на ближайшую пузатую бутылку. Он налил. Я взял стакан и пошел в угол. Пришла уборщица и стала мыть пол, обходя меня стороной.
Идея зарабатывать деньги на улице появилась у меня тогда сразу после новогоднего концерта. Я не оставил мысль все равно поехать куда-нибудь с Таней. Пусть не зимой, на летних каникулах.
Сначала решил выйти с аккордеоном и поиграть в метро.
– Ну-ну, – скептически отнесся к этому моему начинанию Леха. Меня же идея привлекла тем, что я оставался независим: хочу – иду играть в метро, не хочу – не иду.