Друзьям надо будет проявлять терпение, потому что продвижение их работы в России будет небыстрым, нам надо довольствоваться в ближайшие годы тем, что нам разрешают проводить ту работу, которую мы делали в течение прошлых лет. Единственное, что нам здесь остается, – это жить по-квакерски, продолжая в ходе нашего общения с разными людьми вызывать в них чувства доверия и дружбы, что пока нам неплохо удается в России. Если мы хотим продолжать нашу деятельность в СССР, нам нужны деньги для четкой программы проведения какой-то нужной, полезной работы.
Наступили времена, когда Друзьям приходилось балансировать на грани: либо открыто делать то, что они считали правильным, и тогда их наверняка быстро прикроют. Либо сохранить этот островок квакерских ценностей в центре большевистской России ценой непринципиальных уступок, ценой сохранения того, что называется невысоким уровнем публичности, иначе говоря, не лезть на рожон.
ГЛАВА 10
Выживание московского офиса квакеров и его закрытие. Сотрудничество квакеров с Советской Россией на индивидуальном уровне: истории Артура Уоттса и семейства Тимбресов, Александера Уикстида, Маргарет Барбер и Уильяма Уилдона.
В 1924 году в Советский Союз по приглашению наркома здравоохранения Н. А. Семашко, для ознакомления с практикой охраны труда в СССР, в Москву приехала Элис Хамилтон, американская ученая, доктор медицины и общественный деятель. В своей автобиографии «Изучение опасных профессий», изданной в 1943 году в Нью-Йорке, она описывала быт и жизнь в квакерском центре в Борисоглебском переулке, где она остановилась.
Нас было четверо в одной довольно большой комнате с четырьмя армейскими кроватями, одной жестяной раковиной и большой кафельной печью, которая вообще-то на нашем втором этаже была дымоходом от печи на первом этаже. Печь всегда была теплой, так что можно было греться около нее и сушить полотенца. Даже в октябре в Москве было холодно – я не помню солнечных дней. В здании была одна теплая комната, которая служила гостиной и столовой, там у нас был очаг, в котором горели березовые поленья. Всю Москву топили дровами, мы повсюду видели большие кучи дров, они громоздились даже вокруг зданий Кремля. Что касается еды, я могу вспомнить только то, что большую часть времени была голодной. Я питалась черным хлебом, еще была там каша, ужасная каша; но больше всего мне запомнилось то, что чай не был чаем, а кофе нельзя было назвать кофе.
Следует сказать, что по мере уменьшения объема работ по оказанию помощи у квакеров не оставалось необходимости в таком большом здании. В 1924 году число сотрудников сократили, принадлежавшие миссии автомобили и грузовики были проданы, а неиспользуемые комнаты сданы американскому и английскому корреспондентам, и не только. В 1925 году было принято решение уменьшить занимаемую площадь, квакеры оставили за собой только верхний этаж, где располагались столовая, три спальни и кухня. На первом этаже они оставили в своем владении только большую комнату – под контору – и ванную. Всю оставшуюся площадь занимало консульство Греции – получились две изолированные друг от друга квартиры.
Уже упомянутая выше американская квакерея Эмма Кэдбери в 1928 году так описывала квакерский офис: