Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы

БИ. Но ты же плакала в этот день! Ты же мне пожаловалась, что тебя не кормили! Я чуть с ума не сошла! Нет, ты слушай! (Отрывает ее руку от ушей.) Я кинулась к Колину, так: «Док-тор Ко-лин! Вы что?» А он: «Идите, вам скажут». – «Кто?» – «Ламара». – «Но Ламара уехала на станцию переливания крови с бидоном, это надолго. Пока там надоят… из свежего мертвого… Скажите вы». Он: «Вы свободны». – «Кто? Я?» – «И вы в том числе». – «То есть как? И она… свободна? Что такое „свободна“? Вор сказал… вы свободны от рублей? Так, да?» Слушай! Он: «Я хотел бы, чтобы Ламарочка поговорила с вами как женщина с женщиной». – «Ага! Это все у вас отговорки, отвертки, доктор Колин! Я вас прошу как квалифицированного профессора». Я так сказала. «Почему вы объявили, что мы свободны? Вы имели в виду мою дочь? Мою дочь имели?» Он: «Ну какая это дочь. Дочь не бывает в полтора кило весом. Ей сколько лет? Двадцать семь? В таком возрасте не может быть этот вес у живого человека». Поняла? «Она не живая, это все эксперимент, который все». Я: «Врачи не должны убивать! Тем более больных не убивают, вы доктор!» Он: «Какая она больная, вы поймите, температура нормальная, никаких болезней и т. д.» – «Но что, здоровых убивают?» Ты слушай. Он: «Ну какая же она здоровая. Она не существует. Висела голова, подключенная к питанию, и всё».

ФЕМ. Он прав. Меня нет. Только мысли. Я вот думала, какой ужас, если есть бессмертие! Одни мысли!

БИ. Нет, я утверждаю, что у тебя есть личность, душа! Ты чувствуешь горе! Радость! Любовь, чтобы этого Мишку приподняло и прихлопнуло.

ФЕМ. Какой ужас, если эта душа вечно думает! Да еще если к ней поступает информация!

БИ. Да, к тебе поступала информация! Когда ты видела по телевизору, как убили ребенка, закопала эта мачеха, ты плакала. Я плакала! Но как! Плача говорю: «Я с ней все время разговариваю. Она хочет жить! Спросишь, она согласна, один раз моргает. Вы не имеете права!» Он: «Да она давно наркоманка, мы даем ей большие дозы петалгина, чтобы не болело место ампутации». (Показывает ребром ладони по шее.) Ты наркоманка, ха! И говорит: «Поймите, ей это вредно, дозы все увеличиваем!» Тут я ему сказала: «Неужели он не знает, что ваша Галочка вообще… пропустила петалгина время укола, вообще не явилась. Торгует она, что ли, препаратами. Всю ночь у Фем голова болела, она вся измучилась. Я ее спросила: ты мучилась? Один раз хлопнула глазами, да! Почему? Она по буквам ответила, по азбуке, я всегда ношу с собой азбуку и карандашик. Ответила: н-е в-к-ололи п-е-талгин. Да я вам за это знаете что! У нее нет слез!»

ФЕМ. Ага, как он говорил: «Обратите внимание на их общее легкое возбуждение».

БИ. Ночку бы не поспал, я бы посмотрела, какое легкое у него было бы возбуждение. А он опять: «Галочка ни при чем, это я отменил петалгин, чтобы она не стала петалгиноманкой». И это перед казнью! «Вы что, – говорю, – хотите, чтобы она вообще в страшных муках казнилась? С ума сбесились? Тут, вообще, мало того что вы ее казните, но и чтобы она все чувствовала?!»

ФЕМ. Как доктор Колин твой говорит: «Обратите внимание, типичное поведение в состоянии аффекта. Полный двойной аутизм, как у близнецов. Внутренние монологи».

БИ. Ага, я говорю: «Понимаю, у вас, как в Иране, за такие штуки казнят. То есть вы хотите ее убить за наркоманию? Но ведь вы сами ее кололи! У нее нет рук себе колоть, нет голоса просить! Это вы, вы наркодилер!» Он: «Я действовал в гуманных целях». – «Все наркодилеры действуют в этих целях! Жалеют наркоманов, дают им шмаль, чтобы не мучились! И тем убивают их! Вы убиваете мою дочь!» Он: «Никто не будет убивать, просто выключат, выключат свет, выключат свет, и всё».

ФЕМ. Обратите внимание, господа студенты, состояние возбуждения диктует сумеречность сознания и, наоборот, синдром правдоискательства.

БИ. Что ты бормочешь у меня на плече, долдонка? Это его слова, Колина слова, как попугай выучила.

ФЕМ. Мама, как мне плохо.

БИ. Спи-усни, моя радость. Мое солнце. Моя люба, кутя. Муся. Катяти-матяти.

ФЕМ. Но провались ты пропадом! Свободы, свободы! Люди ходят и не понимают, как они свободны!

БИ. У нас была в оперном театре балерина, Прохарь Нина. У ее ног валялись генералы! Но она осталась с мамой. Сейчас ее маме восемьдесят, а Ниночке шестьдесят почти что. Они вместе!

ФЕМ. Имея две ноги, две руки и свою голову на плечах, человек свободно может выбрать степь, море или тюрьму. А я на плече, как попугай. А эта обезьяна бормочет.

БИ. У меня к тебе нет претензий, ты психически больна, это сказал Колин, но не хами же!

ФЕМ. Ага, лаборанты мне пересказывали. (Голосом Колина.) «Обратите внимание на сумеречное состояние психики матери, раздувает каждый факт».

БИ. Пока никто не сидел на моей шее, я была здорова. Никаких сумерек, ясный день, по субботам во второй половине я отдыхала.

ФЕМ. Да, отдыхала. Норкин приходил. Ты выходила красная как свекла и шла в ванную.

БИ (поет). Куда, куда, куда вы удалились… весны моей… Грубая. Есть вещи, которые нельзя наблюдать со стороны.

ФЕМ. Заткнись.