Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию

— Этого я не слышала, — сказала мать. — Я в это время свистела.

— Вот видишь! Что я говорил! — воскликнул дедушка, блестя глазами.

— Я же сказала, что не слышала, — повторила мать.

— Вот и попробуй вас понять, — пробормотала сестра Ханна. — Так-то вы ждете папу с фронта!

Так мы ждали папу с фронта.

Мать накрыла на стол, присела к столу и неуклюже пыталась скрутить цигарку. Беня достал колоду карт и стал перетасовывать ее. Вера сидела у окна и напевала колыбельную об ангеле смерти. Я еще не спал. Беня, разнервничавшись, уронил колоду на пол.

— Ты все нудишь и нудишь об этом своем белозубом. Сидишь там нахохлившись и действуешь всем на нервы. Иди лучше к нам! Давай в картишки перекинемся! Сыграем пару партий в марьяпусси до ужина. Мери, присоединяйся.

— Мне недосуг, — сказала Мери, воюя с самокруткой. — У меня ничего не получается, — сказала она, когда табак разлетелся из машинки.

— Ну, ты старайся, старайся, — поощрил ее Беня. — Не набивай слишком туго. Да облизывай под конец хорошенько. Ну, Вера! Партию в марьяпусси.

— Мне больше хочется в конкеени, — сказала Вера.

— Это бабская игра, — презрительно сказал Беня. — Ну, Мери?

— Я не поспеваю. Если хотите обедать…

— Конечно, хотим… Вера, отойди от окна. Играем в марьяпусси.

— Нет, в конкеени, — возразила Вера.

— Хорошо, хорошо. Играем в конкеени. Я сдаю. Сколько карт на руках? — спросил Беня и приготовился сдавать.

— Двенадцать, — сказала Вера, и Беня начал сдавать. — Мне не сдавай, — продолжала Вера, — я по субботам не играю.

Беня ударил колодой об стол и выругался:

— Вот черт! Всегда она такая! Не все равно, во что играем, раз она сама не играет?

— Нет, не все равно, — твердо ответила Вера. — Ведь ты куришь!

— Это-то тут при чем? — удивился Беня.

— Очень даже при чем. Ты отлично знаешь, что в субботу нельзя курить. Ну а я в субботу не играю в карты!

— Да что в этом такого? — вскричал Беня. — Ну, курю я в субботу, ну и что?

— Вот-вот, — сурово заметила Вера. — И если с тобой случится беда — пеняй на себя. Это будет тебе наказание.

— Наказание за что?

— Откуда мне знать все твои грехи?

— Ладно, Бог с тобой, — сказал Беня. — Давай играть, Мери, а то я весь извелся ожидаючи.

— Если ты так голоден, что не можешь дождаться обеда, сходи на кухню, сделай себе бутерброд, — сказала мать.

— Я не голоден, — возразил Беня.

Мери надоело возиться с машинкой для набивания табака, она бросила ее на стол и принялась ходить взад-вперед по комнате.

— Так вот и бывает, когда живешь в эвакуации, — посетовала она.

— О чем это ты? — спросил Беня.

— Обед был бы уже готов, если бы вы, свекр, достали курицу получше. Эта курица старая-престарая. Варю ее уже три часа, а она твердая, как камень.

— Я бывший царский унтер-офицер, а не знаток домашней птицы. Да и что курица! Курица, она курица и есть. Лучшие куры на фронте. Идет война. Только плевал я на кур. И не обеда я дожидаюсь. Плевал я на кур, на обеды и на субботы, — сказал Беня и начал раскладывать пасьянс. — Дело-то в том, что я жду в отпуск моего сына Арье. Все мы ждем его. И ждать уже невмоготу. Особенно когда жена, она же мать, как в ступоре застыла у окна и остекленевшими глазами глядит на дорогу. От этого кого угодно оторопь возьмет. Уйди оттуда, Вера. Неужели в Торе нет места, где бы говорилось о том, что мать не должна психовать и таращиться в окно, когда ждет сына с фронта? Да еще в субботу.

— Такого запрета нет. И я не психую. Это ты психуешь. Почему мне нельзя глядеть на дорогу? На что я должна глядеть? На тебя? — съязвила Вера, посмотрев на Беню. — Я на тебя уже нагляделась.

Беня рьяно раскладывал пасьянс. Пасьянс заполонил весь стол. Беня отодвинул от себя тарелки, стаканы — всю посуду, чтобы дать место пасьянсу.

— Ну и гляди себе на здоровье, — сказал он. — Меня от этого не убудет.

Подумав немного, Вера повернулась к окну:

— Нет уж, лучше буду на дорогу смотреть… А ты помнишь, Беня, — продолжала она немного погодя, — что произошло два года назад, осенью сорок первого?

— Помню, конечно. Такое не забывается. Было время, финны окончательно сбрендили, вбили себе в голову, что непременно надо освобождать ингерманландцев, северных карелов, зырян, черемисов, остяков, вогулов, айнов… — Всякий раз, называя национальность, он ударял картой об стол, чтобы придать вес своим словам.

— Я не это имела в виду, — сказала Вера. — А то, что произошло в тот вечер, когда у меня появилось твердое ощущение, что Арье приедет в отпуск. Я несколько часов так жадно вглядывалась в дорогу, что в глазах потемнело, и, когда увидела, что кто-то показался из-за дальнего поворота, точно знала, кто это, хотя видела всего лишь смутную серую фигуру! — Вера воодушевилась и повысила голос: — Я знала, кто это, хотя увидела, только когда он подошел настолько близко, что сам увидел меня в окне и помахал рукой, — тут Вера на мгновение смолкла, — а потом прошел мимо и исчез за холмом, и я знала, знала… кто… это..

— Я помню, кто это был, — спокойно сказал Беня, собирая карты. — Это был Бьёрн, сын Вильгельма Ку-ку…