Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию

Как-то раз он привел с собой Ёрника Тартака, контрабандиста с новыми искусственными зубами. Он привез их контрабандой не то из Лулео, не то из Умео. В тот день мой дедушка Беня вдруг понял, что скоро или, может, не так скоро, но когда-нибудь уж точно умрет, а так как хандрить было не в его натуре, он предложил Ёрнику отправиться в город за спиртным.

— Ты же понимаешь, Ёрник, — сказал Беня, — когда Синайская пантера приходит в отпуск, это стоит отпраздновать. Ешь и пей, жуй эту жесткую курицу военного времени своими новыми зубами, такие попадаются не каждый день. А если ты еще и выпивки раздобудешь, я трижды благословлю тебя, и рука моя не оскудеет. Ведь ты меня знаешь.

После пиршества Ёрник Тартак вынул зубы изо рта, тщательно прополоскал и вытер насухо скатертью.

— Шкокопыдлозытеей? — пробормотал он, глядя на Беню своими голубыми глазами.

— Что-что? — спросил Беня.

Ёрник вставил зубы:

— Сколько предложит еврей?

— Зачем еврей спрашивает? Уж конечно, о цене договоримся. Принеси, что достанешь, а я заплачу, — сказал Беня.

— В тяжелые времена мы живем, — сказал Ёрник, протягивая руку ладонью кверху.

Беня достал из бумажника несколько банкнот и с хлопком вложил их в руку Ёрника.

— Глупо покупать свинью в мешке, — сказал он.

— Контрабандист-еврей свиньями не торгует, — сказал Ёрник и отбыл в город.

После его ухода Арье достал из ранца наган и протянул Бене:

— Подарок.

А Беня сказал, что это самое безобразное оружие, какое он видел в своей жизни. А он всякого навидался. Арье разобрал наган и снова собрал, сам не зная зачем.

— Трудно служить в армии, которая воюет на стороне немцев против Советского Союза, — заметил он,

— Догадываюсь, — сказал Беня. — Понравилась курица?

— Все же лучше, чем никакой. Если бы я никогда в жизни не ел курицы вкуснее этой, я, наверное, решил бы, что это самая вкусная курица из всех, какие я ел…

С некоторых пор отец взял за обычай приносить с фронта в подарок какое-нибудь оружие. Можно было только гадать, каким образом он его доставал — покупал или крал, только, так или иначе, оно валялось у нас по шкафам. Как-то раз, когда я открыл дверцу шкафа, чтобы стащить печенье, мне на голову свалился пистолет типа «браунинг». Он не выстрелил, но шишку набил.

Отец беспокоился за нас. Он воевал на фронте, постреливал, не глядя в сторону востока, но не мог быть уверен в том, что его семья, когда в следующий раз он приедет в отпуск домой, не рассеялась по всему белу свету или не перемещена в какой-нибудь лагерь в Финляндии или где-нибудь еще. Он считал это маловероятным, однако такая возможность существовала, и он беспокоился…

Отцу стало известно, что два десятка еврейских беженцев были доставлены на немецком пароходе с острова Гогланд в порт Катаянокка. На Гогланд по приказу государственной полиции интернировали всех еврейских политэмигрантов. Из них-то и были отобраны эти двадцать для транспортировки на «Гогенхёрне».

— Мы финляндские граждане, — сказали финляндские евреи, — с нами нельзя так обращаться.

«Ну а коммунисты, — думал про себя отец, — наши коммунисты и прочие противники войны — где они? В лесах, в тюрьме, в лагерях или в могиле…»

— Мы порядочные буржуа, — говорили финляндские евреи, — с нами нельзя так обращаться.

«Горячо надеюсь, что это так, — думал отец. — Но не надо забывать, что без поддержки рабочих нам не предоставили бы финляндского гражданства».

— Мы уже забыли об этом, — говорили финляндские евреи. — Мы не финны, но хотим стать финнами, так будем же порядочными буржуа!

И они повесили на стенах своих домов портреты Маннергейма, хотя Библия запрещает идолопоклонство.

В июле 1943 года в Финляндию прибыл с официальным визитом шеф гестапо Гиммлер. Примерно в это же время мой отец попытался спрятать у нас в кладовке снайперскую винтовку, но мать извлекла ее и велела отнести туда, откуда он ее взял. Гиммлер был близорук, с косящими гноящимися глазами и совсем без подбородка. Он походил на истинного арийца не больше, чем премьер-министр Таннер — на царицу Савскую (впрочем, нечто общее у министра и царицы все же было: усы!). Этот дохляк и неврастеник (я имею в виду Гиммлера) первым делом посетил Народный музей, где восхищался нашим историческим прошлым. Он обожал историю и мнил себя новоявленным Генрихом Птицеловом… А тем временем непочтительные финны рылись в его портфеле и фотографировали его документы, среди которых был и полный перечень финляндских евреев — около двух тысяч имен.

— Там было твое имя, Беньямин, и мое, и матери, и Мери, и наших детей… Всех наших, — рассказывал отец Бене.

Что это был за список? Хотело ли гестапо послать нам маленькие подарки наподобие американских посылок финнам? Или проводило некое социологическое исследование финского еврейства? Сомневаюсь…

Мой отец не мог знать, что в январе 1942 года в Берлине утвердили план «окончательного решения еврейского вопроса». Гитлер хотел, чтобы финских евреев транспортировали в концлагерь Майданек в Польше. Финляндия должна была выдать своих евреев и получить за это от Германии партию зерна в тридцать тысяч тонн…