Мы видели, как мужчины в черных брюках, белых рубашках и начищенных туфлях бросались из окон с дверцами от шкафов, надеясь благополучно спланировать на землю. Мы видели, как в воздухе кувыркались женщины в деловых костюмах и воздушные потоки неприлично задирали им юбки. Завидев очередное летящее тело, оператор фокусировал объектив на отчаянных смельчаках, а комментатор сопровождал их полеты возгласами, очень похожими на те, что кричат болельщики на соревнованиях по прыжкам с трамплина. Один бедняга, видимо, прижатый огнем к окнам, пытался ползти вниз по стене…
Журналисты обменивались в прямом эфире впечатлениями: «Ты это видел?! А ты это видел!» Вдруг одна башня, та, что уже горела, когда мы включили телевизор, выбросив тучу пыли, осела, ушла под землю, словно ракета, запущенная не в космос, а к центру планеты. Картинка замелькала: асфальт, бегущие ноги, ругань – оператор сматывался, но режиссер переключился на другую камеру, стоящую на безопасном расстоянии. Желто-серые клубы пыли вобрали людей, дома, машины. Пыль на время стерла с карты великий полуостров Манхэттен. Следом за первой башней под землей скрылась вторая. Мы не могли говорить. Юкка твердил только одно слово:
– Круто!
– Чего тут крутого?!
– Круто вот так вдруг умереть! Сразу никому ничего не должен! Если бы я погиб, не пришлось бы париться о деньгах, о маминых зубах… Я стал бы абсолютно свободным…
Я вспомнил смотровую площадку, ирландца Шона, смешных черных детей с воспитательницей, холеных дамочек… Я видел их всех, обезумевших от страха, сгорающих заживо на наших глазах, залитых самолетным топливом, плавящимся металлом, прыгающих в окна… Для Юкки это была свобода, для кого-то – победа.
Мы смотрели на гибнущие небоскребы и видели самих себя. На наших глазах умирала часть мира, которому мы принадлежали, умирала часть нас.
В «Вестминстере» царило оживление. Все обсуждали последние новости.
– Это теракт, я вам точно говорю! – утверждала Олимпия. – Японские камикадзе отомстили за Хиросиму.
– Какие камикадзе, это сионистский заговор! Я слышал, что все евреи заранее вышли из небоскребов! – спорил Лаки.
– Ты совсем свихнулся вместе со своими дружками реднеками, братец! – съязвила Марианна.
– Как бы на нас не напали, – опасалась Олимпия.
– Мама, ну кому мы нужны!? – смеялась Мишель.
Бельмондо молчал.
– А ты как думаешь, Георгиас? – обратилась Марианна к мужу.
– Высшие силы покарали Америку.
– Какие высшие силы?
– Инопланетяне.
Марианна презрительно расхохоталась:
– Ты абсолютный псих! Боже, как меня угораздило выйти за тебя!
– Это не ты за меня вышла, а меня на тебе женили!
– Еще бы! Тебе захотелось сладенькой жизни в Америке, вот ты и прилетел, а меня даже в глаза не видел!..
Резко подорожал бензин. Многие решили, что началась война. Не ясно только, с кем. Лаки заседал в клубе реднеков. Они готовились наказать черных, евреев и остальных «неблагонадежных», если откроется, что крушение «Близнецов» их рук дело. Олимпия, не зная чем заняться, носилась как заведенная по мотелю и ресторану.
– У нас билеты, что мы теперь будем делать, – беспокоился Юкка.
– На месте разберемся.
На следующий день у Киса сгорел трейлер, в котором он жил. На этот раз причиной стал не протаранивший его самолет, просто Кис забыл выключить электрочайник.
– Что, все сгорело?! – с хохотом спрашивала Женуария Киса.
– Все подчистую! – гоготал в ответ Кис.
– Ну ты и ебанат! – Женуария хлопала Киса по плечу. – Тебе хоть жить есть где?
– Не-а! – икал от смеха Кис.
Я заметил, что Бельмондо внимательно слушает. Казалось, он думает о чем-то очень важном. Он заметил мой взгляд и подмигнул.
– Зато я теперь свободен, как птичка! – раздухарился Кис. – Полечу, куда хочу!
– А кто посуду мыть будет, птичка?! – Женуария и Кис затряслись от нового приступа хохота.
Перед закрытием Бельмондо подозвал нас с Юккой.
– Хочу подарить вам кое-что, парни, – он протянул каждому по брелку с Мадонной и младенцем. – Эти штуки принесут вам счастье. Поцелуйте. – Мы поцеловали Мадонн. – Ну, прощайте. Алекс, когда станешь президентом, не отправляй меня в Сибирь!
– Не отправлю, Бельмондо. Завтра увидимся!
Когда я закрывал за собой дверь, он окликнул меня:
– Извини за пиво, я узнал, кто его воровал.
– И кто же?
– Не важно. Семейные дела.
– Иди спать. Тебе надо выспаться.
– Сегодня не получится. Моя очередь сидеть с Папсом.
Бельмондо остался один в пустом ресторане, освещенный резким светом галогенных ламп.
Свобода
До вылета оставалось три дня.
– Хорошо, что мы налегке. – Под громкую музыку мы паковали сумки.
Что-то мешало молнии застегнуться – Юкка вытащил футболку «Хочешь разбогатеть – спроси меня как!».
– Придется здесь оставить. – Юкка бросил футболку в угол, в кучу скомканных бумажек, пустых бутылок и одноцентовых монеток.