Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

«Этого не может быть!» – лейтмотив первой половины фильма. Правда «Чернобыля» как художественного произведения в том, что люди врут не другим, они врут самим себе. Самая высокая квалификация, самая очевидная очевидность, даже явленная воочию смерть – тут бессильны. Большой дозиметр сгорел сразу после включения – «обычное дело». Принесли другой, он зашкалил – «чушь!». «Как можно получить такие цифры от воды из взорванного бака? – Никак. – Тогда какого хрена вы несете? – Там на земле лежит графит, кусками… – Вы не видели графита. – Видел! – Не видели. Не видели! Потому что его там нет!!! Я сам пойду на крышу блока, оттуда хорошо видно здание четвертого реактора, и все увижу собственными…» – не договорив, Дятлов блюет, его уносят. На крышу блока отправляют главного инженера. Под конвоем. Это он принес дурную весть – вот пусть и проверит ее на себе. Дальше все повторяется на уровне ЦК и правительства.

Абсурд не вытекает из незнания, абсурд – в самой основе системы, которую западный мир силится понять. И фильм прежде всего об этом. Носитель правды Валерий Легасов противопоставляет справедливый и разумный мир Чернобылю, в котором «не было ничего разумного; а было – во всем, даже в хорошем – безумие». Вся Россия – это Чернобыль. Выработанные миллионами лет природные механизмы, равно как и новейшие достижения цивилизации – тут одинаково не работают; накопленные ценности всякий раз обесценены.

Бессмыслен героический труд пожарных; бессмысленно водружение флага над трубой энергоблока (в знак победы над зверем), поскольку цена этого действия – еще две бесценные никому не нужные жизни. Символ не может бежать впереди целесообразности, а тут – может. И водка, которую здесь хлещут ВО СПАСЕНИЕ, называется «Галерная» (все верно, самообман – наши фирменные «русские галеры»). И шахтеры при рытье котлована обнажаются полностью: в морге одежка без надобности.

Роль главного «русского медведя» в фильме досталась министру энергетики, зампреду Совета Министров СССР, Борису Щербине (его играет любимый актер Триера, швед Стеллан Скарсгорд). Малообразованный и взбалмошный, жестокий и ранимый, он воплощает тот русский характер, который долгие годы был жупелом для Запада, которого и сейчас опасаются во всем мире за алогичность и непредсказуемость. После того как Легасов под страхом быть выброшенным из вертолета рассказывает Щербине принцип работы ядерного реактора, министр заявляет: «Теперь я знаю, как работает реактор. Вы мне не нужны». И зритель ждет: вот теперь Легасова точно выбросят из вертолета.

Однако именно Щербине принадлежит главная формула, прозвучавшая в разговоре с Ульяной Хомюк (о грядущем выступлении Легасова перед международным сообществом в Вене) и лежащая в основе всех наших национальных комплексов: «Вы предлагаете ему унизить нацию, которая одержима тем, чтобы не быть униженной».

Да, это не про то, что случилось с нами треть века назад. Это про сегодня.

Константин Комаров О сомнительных претензиях на духовидчество и надрывных рыданьицах актера Антона Шагина

Не хочется повторять заезженные истины, но ведь банальность – это мудрость, просто стершаяся от частого употребления. И кажется, именно о вещах проходных (и в силу этого – преступно игнорируемых) сегодня следует напоминать чаще, чем о сложных и тонких неочевидностях. Один из таких этических штампов сводится к следующему: то, что человек делает, он должен делать по возможности хорошо и находиться, таким образом, на своем месте, развивая себя и двигая вперед свое дело, свое ремесло. Это относится к любой профессии, но в сфере профессий творческих этот вопрос стоит особенно остро. А применительно к поэзии – прямо-таки с бритвенной остротой.

Вот известный драматург и режиссер Николай Коляда, рекламируя поэтическое выступление в своем театре известного актера Антона Шагина, пишет: «Антон Шагин – изумительный поэт». «Изумительность» стихов Шагина можно оценить, зайдя на его личный сайт. Берем пару строф наугад:

Птичьи свадебные песнопенья
оголтело летящие с юга.
Нараспашку открытые двери
на порог распростертого луга.

Льется солнечный свет легко

и чернильного вальса строка.
Вновь бежит как с плиты молоко
полноводная жизни река.