Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Вдруг совершенно неожиданно нам с Гайдаром сообщили из Минобороны о присвоении новых воинских званий. Гайдару был присвоен чин полковника запаса, а мне – подполковника, как и моему заместителю Ивану Матерову, который курировал вопросы оборонного комплекса. Я до сих пор так и не знаю, насколько легален этот документ, который был подписан одним из тогдашних заместителей Шапошникова. Гайдару, который перепрыгнул через несколько ступенек и стал из капитана полковником, потом новое звание подтвердили. А мне так и не довелось выяснить, являюсь ли я, как прежде, старшим лейтенантом или приказ о моем повышении в звании дошел до военкомата. Замечу, что ветераны Госплана сообщили мне, что по советским правилам в случае начала войны я по должности министра сразу становился генерал-полковником. Рад, что генеральских погон именно по такому поводу я не получил.

С очередным свидетельством всеохватной подготовки к войне в СССР я столкнулся несколько неожиданно при посещении известного госплановского пансионата «Вороново». На его территории мне показали запасное место работы Госплана на случай ядерной войны. Собственно, снаружи это был скромный сарайчик, внешне напоминающий вход в деревенский погреб. Но за массивной многослойной дверью довольно глубоко под землей скрывалось целое здание с автономной системой жизнеобеспечения, включая снабжение водой и воздухом и даже собственную электростанцию. Там было несколько больших залов, полностью оборудованных для работы, вплоть до компьютеров и линий специальной правительственной связи. Естественно, был отдельный кабинет министра, единственный, кстати, снабженный кроватью. Остальные сотрудники должны были спать на каком-то подобии нар. На случай ядерной атаки противника ведущие специалисты Госплана во главе с министром должны были спрятаться в этом гигантском бункере и оттуда, видимо, руководить переводом экономики на военные рельсы. Вопрос, что останется от промышленного потенциала страны после атомной бомбардировки и будут ли выжившие исполнять их указания, кажется, не рассматривался. Вся эта система сохранялась в идеальном порядке и полной боеготовности, хотя и выглядела с точки зрения мебели и оборудования несколько старомодно. По-видимому, комплектовался этот командный пункт несколько десятилетий назад. При осмотре обнаружился и трагикомический факт, о котором мне с дрожью в голосе сообщил директор пансионата.

Времена были непростые. Финансирование объектов социальной сферы часто задерживалось. У пансионата регулярно возникали долги по оплате электроэнергии. Когда энергетики за неуплату грозились отключить в пансионате свет, директор, нарушая все мыслимые инструкции и режим строгой секретности, запускал эту самую резервную электростанцию, тратя неприкосновенный запас солярки. «Понимаю, как я виноват, но не мог же я оставить наших сотрудников министерства без света и испортить им отдых», – понуро сказал он мне. Я в воспитательных целях слегка пожурил его, но хода делу не дал, и наказание директор не понес. В сталинские времена за такое его почти наверняка расстреляли бы.

Вернемся к нашим новым воинским званиям. Вручение свидетельств и погон происходило в весьма неформальной обстановке. Это была… баня. Находилась она на юге Москвы, в районе Ясенево, где стояла какая-то воинская часть. Там военные имели огромный физкультурный комплекс с шикарной по тем временам сауной и другими излишествами для отдыха начальства. Правительство на встрече представляли Гайдар, я и Матеров. Со стороны военных было несколько руководителей Минобороны во главе с замом Шапошникова. В соответствии с российской традицией церемония сопровождалась некоторыми возлияниями. Но цель у генералов была не выпить и закусить, а попытаться серьезно с нами поговорить и все-таки понять нашу позицию. В свою очередь, мы пытались понять их. Во всяком случае, мы увидели, что имеем дело не с какими-то тупыми монстрами из анекдотов про полковников, готовящимися к войне до победного конца. Да и они поняли, что мы, в общем, тоже нормальные мужики, не фанатики и не снобы. Обе стороны попытались навести мосты. Для нас было важно установить с военными нормальные человеческие, мужские и одновременно профессиональные отношения, в основе которых лежало бы общее дело. Однако по существу проблемы финансирования мы удерживали жесткую позицию.

После таких неформальных встреч совместная работа пошла легче. Военные, как я понимаю, убедились, что мы не агенты ЦРУ и не вынашиваем дьявольских замыслов разрушить родную Советскую армию. Нам, кажется, удалось им объяснить степень драматизма экономического положения страны. Мы тоже увидели, что они в состоянии воспринимать аргументы и отказаться от роли «неприкасаемой священной коровы», которую ВПК играл при прежних властях, озабоченных борьбой за победу социализма в мировом масштабе. Легче стало искать компромиссы по конкретным вопросам, в том числе по закупкам отдельных видов техники.