Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича

Через несколько секунд охранники возвращаются вместе с ре­жиссёром Вольдемаром Аркадьевичем, который играл Сталина. Раздаются аплодисменты, сверкают фотовспышки. Режиссёр отдаёт одному из охранников-актёров трубку, тот бережно её принимает, другому отдаёт китель генералиссимуса и остаётся в чёрной водолазке и белых брюках. Подходит к микрофону.

Сталин. Мы представили журналистам и избранным гостям первую сцену из будущего спектакля об Иосифе Сталине. Театр понимает, в какую раскалённую общественную обстановку он внедряется с этим спектаклем. Казалось бы, не лучше ли просто обойти эту тему и не нарываться на огонь со всех сторон, ведь недовольными окажутся и сталинисты, и антисталинисты, и кон­серваторы, и либералы... Но мы принимаем вызов Истории. По­нимая... Но лучше я дам слово автору, Терентию Грибсу. Его дело формулировать, а наше — играть. Из глубин сцены возникает Терентий.

Терентий. Я согласен с Вольдемаром Аркадьевичем: недоволь­ными окажутся все, и мы к этому готовы. Ведь сейчас толком ни­кто не понимает, во что мы верим и куда идём, и поэтому непри­косновенным объявляется всё: и прошлое советское, и прошлое имперское, и царь, и цареубийцы, и церковь, и те, кто сносил храмы. Впрочем, это только кажущийся парадокс, и он легко объ­ясним: власть должна быть права в любых своих решениях и про­явлениях, а потому она верно поступала и в 1905-м, и в 1917-м, и в 1937-м, да во все годы... Нашу страну сотрясает много кризи­сов, но главный я бы определил как «кризис перепроизводства святынь». Одной из таких святынь, увы, оказался Иосиф Сталин...

В зале шум, на сцену выходит Человек из министерства культу­ры.

Человек из министерства. Министр сожалеет, что не смог прий­ти на представление. Но он прислал приветственную телеграмму. (Достает из портфеля, зачитывает.) «Спасибо театру за то, что он прикладывает к нашей исторической травме подорожник правды». (Аплодисменты.) И, как водится, медаль. (Под овации режиссёр устало подставляет грудь, человек из министерства прикрепляет медаль и сходит со сцены.)

Сталин. Я благодарен поддержке министра. Самое главное сей­час — выпускать произведения искусства, чуждые придыханию и священному трепету. Этого и так предостаточно и в нашем ис­кусстве, и в нашей жизни. Я рад, что министр вместе с нами ве­рит в очистительную силу смеха. Конечно, наш смех будет глубок

и точен. Он будет горек. Это не смех комиксов. Это смех траги­фарса, и он нам поможет начать освобождаться от тени, которая нависает над страной почти столетие. Начать выздоровление. На­чать освобождение. Я не люблю пафоса. Но я бы хотел, чтобы наш спектакль стал началом грандиозных похорон сталинизма. На сцену опять врывается Человек из министерства. Он взвол­нован.

Сталин. Что, снова орден? По-моему, на сегодня хватит. Человек из министерства. Потрясающая новость! Министр по­звонил! Он рассказал президенту, что вы сейчас показываете пуб­лике отрывки... Президент посетовал: какая жалость, что меня не пригласили...

Сталин. Мы... Мы не надеялись... Даже не предполагали... Человек из министерства. Президент все понимает! Он так и сказал: «Понимаю, что меня не позвали из скромности, вряд ли Вольдемар Аркадьевич намеревался меня проигнорировать». Сталин (аккуратно усмехается). На сцене императорского теат­ра игнорировать императора? На премьеру, в царскую ложу, ко­нечно...

Человек из министерства. Он хочет посмотреть сейчас! Сталин. В каком смысле?

Человек из министерства. Сейчас президент обедает в_компа- нии министра культуры. Президент знает, что вы уже показали начало, и он был бы рад, если бы вы изыскали возможность пока­зать ему продолжение. Пока идёт обед. Минут на тридцать всего, или даже меньше. Когда обед закончится, мы дадим сигнал. Сталин. А как он увидит...

Человек из министерства. Об этом не беспокойтесь. Трансляция уже пять минут как идёт. Президент сказал: любопытно глянуть, как там моего предшественника показать собираются. Сталин (поднимая голову вверх). Приятного аппетита, господин президент!

Человек из министерства. Ответить не может, но слышит и ви­дит.