Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича

Второй врач. Сначала нам нужно переодеть и осмотреть. Мы же впервые тут! (Первому врачу, тихо.) Говорить буду только я, ты не начинай даже, я приказываю, я умоляю... Хрущёв (Берии, который, слегка опьяняв от поцелуев, отошёл наконец от сталинской руки). Думаешь, ему это понравилось? Берия. Я не мог иначе.

Валя. Он знал, он все знал. Он мне вчера говорит: «Видишь, Ва­лентина, как заходит солнце? Ранней весной в Москве так редко можно увидеть солнце». (Свита недоуменно переглядывается.) Ах, вы не понимаете! (Продолжает всхлипывать.) Первый врач. Можно, мы посчитаем пульс? Первый врач подходит к Сталину, берет его правую руку. Но врача так трясёт, что он все время роняет руку вождя, и, смертельно бледный, продолжает отсчёт снова и снова. Сталин поднимает вверх левую руку. Он будто указывает в ту сторону, куда раньше так упорно смотрел. Все, как заворожённые, смот­рят в пустоту, надеясь разглядеть какой-то знак или хоть что- то, что могло приковать столь пристальное внимание генера­лиссимуса. Слышен шёпот свиты: «Куда он показывает?» - «На

что он указывает?» - «Ничего не вижу!» - «А я вижу» - «Что?»

- «Сам присмотрись». - «Не вижу! Расстреляю своего окулиста, падлу».

Шёпот охранников: «Врачи подонки, даже глазные!» — «Глазные особенно, они ведь на зоркость влияют» — «В том числе на по­литическую».

Кто-то из свиты: «Кто-нибудь заткните охрану!» В этот момент появляется ещё один Сталин. Его никто не за­мечает.

Сталин. Ха. Указывал. Никуда я не указывал. Я хотел схватить за глотку — их всех, по очереди; моё сердце сдавила жалость, что я так и не успел сделать — их всех, по очереди — мёртвыми. А потом мне стало плевать. (Рука первого Сталина опускается.) Похолодели ноги, до колена, я хотел приказать, чтоб их укрыли одеялом. Но язык не слушал меня. Я даже рот открыть не сумел. Даже. Не сумел. Открыть. Рот. Меня поразило, что сразу похоло­дели два сросшихся пальца на правой ноге. Значит, закончилось чудо. Даже в Сибири, в ссылке, в жуткие холода, когда все тело обращалось в едва дышащий, едва колышущийся на ветру кусок льда, эти два маленьких героя не мёрзли. Никогда! Не поддава­лись они холоду и в зимнем Петрограде, и в крещенские морозы в Москве. Нигде! А тут, на тёплой даче — прекрасный у меня ис­топник, как долго я их перебирал! — на тёплой даче, в начале весны, пальцы первыми дали предательский сигнал: «Нам холод­но! Укутай нас!» Значит, чудо закончилось. (Закуривает, садит­ся, со злым весельем смотрит на суету вокруг своего тела.) Те­перь-то можно. (Пауза.) И — никого. Даже Ильич, который по­сещал мои видения регулярно, не пожелал прийти в предсмерт­ные галлюцинации...

Над сценой раздаётся грандиозный хриплый кашель. Хрущёв. Будьте здоровы, господин президент! Сталин (в гневе). Следуйте тексту! В зале оживление. Первый врач. Мы должны...

Второй врач (перебивает первого). .Поставить товарищу Ста­лину пиявки.

Первый врач. По восемь. Второй врач. ...За каждое ухо. Приступают. Валя рыдает все сильнее.

Сталин. По восемь за каждое ухо. Пиявки приступили к работе во благо партии и народа. Мне лучше не становилось, а шестна­дцать крохотных уродцев, восемь за левым ухом и восемь за пра­вым, наливались моей кровью на глазах соратников. И вот мы с товарищами любуемся друг на друга, и я слышу запах их страха