Как мы умираем 1

грудь, глаза закрыты, брови приподняты, будто от удивления. Доктор посветил ему в глаза фонариком, проверил наличие сердцебиения и дыхания, просмотрел распечатанную

диаграмму ЭКГ, запечатлевшую последние моменты жизни,

и кивнул санитарам. Они отметили время смерти.

Когда я впервые увидела мертвого человека, у меня

возникло ощущение, будто он просто спит и может вот-вот проснуться. Желание реанимировать, поднять его

вопреки здравому смыслу было почти непреодолимо.

Все вышли из машины, и я осталась одна. Мужчина лежал

на спине, его рубашка была расстегнута, на груди – электро-ды для ЭКГ, в руке – игла капельницы. Он будто спал. Наверняка он может проснуться в любой момент. Нужно просто закричать ему в ухо или хорошенько встряхнуть, тогда

точно очнется. «Пойдем, – окликнул меня доктор. – Пора

работать, оставь его санитарам».

Я колебалась. Возможно, врач ошибся. Если я останусь

здесь еще ненадолго, уверена, он начнет дышать. Он не выглядит мертвым. Не может быть.

Доктор заметил мою нерешительность и вернулся в машину. «Первый раз? Хорошо, возьми стетоскоп. Держи над

сердцем». Я залезла в карман своего белого халата (тогда мы

их носили 3) и высвободила аккуратно свернутый новенький

блестящий стетоскоп, поместила его головку на место, где

должно биться сердце. Было отчетливо слышно, как кто-то

из санитаров просил добавить сахара в кофе – но никаких

признаков сердцебиения. Наблюдательный врач взял головку стетоскопа 4 и повернул ее другой стороной, так, чтобы я

3  Сейчас носят медицинские костюмы – брюки и куртка. – Прим. науч. ред.

4  Изначально стетоскоп назывался фонендоскопом. В 1940-х годах был усо-

могла слышать пациента, а не звуки вокруг. Наступила полная тишина. Я никогда не встречала такой пустой тишины, никогда не была настолько сосредоточена. Теперь я заметила, что пациент выглядит немного бледным. Его губы при-обрели темно-лиловый оттенок, язык, часть которого была

видна, почернел. Да, он мертв. Почти мертв. До сих пор в

процессе умирания. «Спасибо», – сказала я бледному мужчине. Мы с врачом вышли из машины и направились через

оранжевый дождь обратно в отделение неотложной помощи.

«Ты привыкнешь», – мягко сказал доктор, прежде чем

взять карту нового больного и продолжить смену. Я была

озадачена тем, насколько быстро все закончилось, и отсутствием формальностей. Следующим пациентом был ребенок

с конфетой, застрявшей в носу.

Когда я была студенткой, встречались и другие случаи ле-тального исхода, но запомнились не так ярко. В первый месяц работы врачом я подписала рекордное количество свидетельств о смерти. Это никак не было связано с моим профес-сионализмом, просто я работала в отделении, где большинство пациентов были неизлечимы. Я познакомилась с со-трудницей Службы помощи для потерявших близких – доб-рой женщиной со стопкой сертификатов, которые подписы-вал доктор, установивший смерть пациента. Точно так же, вершенствован, обрел современный вид и стал стандартом. В настоящее время классическим вариантом стал стетофонендоскоп – в его двусторонней голов-ке объединены воронка (как у стетоскопа) и мембрана (как у фонендоскопа). –

Прим. ред.

как врач в той самой машине скорой помощи пять лет назад, я констатировала смерть 14 пациентов за первые десять дней

работы (а возможно, наоборот). Новая знакомая пошутила, что мне должны дать за это премию.

За первые десять дней своей работы я

констатировала 14 смертей.

Она не могла знать, сколь многому я научилась за это время. За каждым сертификатом стоял пациент и его семья, членам которой нужно было сообщить о смерти. За первый месяц клинической практики у меня было 20 таких семей. Я

была рядом, когда они не могли сдержать слез или, глядя

в пустоту, думали о туманном будущем. Каждый раз самая

опытная медсестра по уходу заваривала «чай с сочувствием» 5 по специальному рецепту старшей сестры и приносила

его на подносе («Обязательно нужны хорошие салфетки!»,

«Да, сестра») в кабинет старшей сестры, куда разрешалось

входить только с личного позволения последней. Такие визи-ты были разрешены тем, кто оказывал помощь потерявшим

близких. Я очень часто пила этот чай.

Иногда я сопровождала более опытных врачей, когда они

разговаривали с семьей умершего о болезни, смерти, о том, почему лекарства не помогли или почему инфекция оборва-ла жизнь пациента, когда лечение от лейкемии только начало работать. Родственники мрачно кивали, отпивали чай, 5  Британский обычай предлагать чай и сочувствие огорченному собеседни-ку. – Прим. науч. ред.

роняли слезы. Иногда я была единственным дежурным врачом, заваривала «чай с сочувствием», находя утешение в

знакомом ритуале и замечая тончайшие цветочные узоры на

фарфоровых чашках и блюдцах (которые сестра разрешала

брать для особых случаев), глубоко вдыхала и заходила в палату, чтобы сообщить самые плохие новости на свете.

К удивлению, эти разговоры воодушевляли.

Редко случалось, что члены семьи только что умершего