Как мы жили в СССР

Татарам вообще запретили въезд в Крым, даже на отдых. Их не принимали в крымские учебные заведения. Дело дошло до того, что некоторые средства массовой информации утверждали, будто такой национальности вообще не существует. Пытались закрыть издание литературы на крымско-татарском языке и газету на этом языке, выходившую в Узбекистане. Нет, мол, такого языка [Бобков 2003: 323].

Неудивительно, что в 1967 году в Москву прибыли несколько сот крымских татар с требованием к руководству страны разрешить им вернуться в родные места. Визитеров отказывались селить в гостиницах, подвергали аресту. Лишь в 1970‑х некоторые проблемы крымских татар стали потихоньку разрешаться, однако качественного улучшения дел так и не произошло [Бобков 2003: 324–325; Каррер д’Анкосс 1982: 240–245]. При этом советские граждане, читавшие официальные газеты и получавшие информацию из теленовостей, о данной проблеме (как и о проблемах кавказцев) ничего не знали. Им казалось, что с дружбой народов у нас все в полном порядке, а потому трагические события, произошедшие в 1980–1990‑х, стали для малоосведомленных людей полной неожиданностью. Неожиданностью стала и резкая исламизация целого ряда регионов распадавшегося Советского Союза. В СССР писать об этой проблеме было фактически невозможно. Зарубежные исследователи на нее указывали еще в конце 1970‑х – начале 1980‑х [Каррер д’Анкосс 1982: 283–330], однако их книги не были доступны даже многим нашим ученым, не говоря уже о рядовых гражданах, которые, впрочем, вряд ли захотели бы их читать.

Еще один репрессированный народ – 380 тыс. советских немцев [там же: 39]. Им тоже долгое время пришлось существовать в Казахстане. Кто-то затем вернулся в европейскую часть страны и смог вписаться в советскую жизнь. Но кто-то остался. В 1976 году возник вопрос о создании немецкой автономии в Казахстане. И тут уже дело обернулось серьезным конфликтом немцев с коренным населением этой республики. Студенты из Целинограда выразили протест. Он был поддержан ЦК компартии и правительством Казахстана. В итоге вопрос об автономии был заморожен [Бобков 2003: 329].

Мой собеседник вице-премьер Альфред Кох рассказывал, что его семью выслали в Казахстан с Кубани. Братья отца были репрессированы. Сам Альфред родился в Казахстане, но в детстве переехал с родителями в Тольятти, где строили автозавод. Отец Коха, хорошо понимавший проблемы, с которыми сталкиваются в СССР немцы, подумывал было сменить свою фамилию на русскую фамилию жены, но все же не сделал этого [Кох, интервью]. Другой мой собеседник Михаил Дмитриев отмечал, что его отец-немец (Эгон Гессе) после Казахстана, где провел пять лет, вернулся в Ленинград, но из‑за болезней уже не мог трудиться по специальности (гидрометеорология) и работал лифтером [Дмитриев, интервью]. Мама вице-премьера Алексея Кудрина столкнулась с аналогичной проблемой, поскольку была латышкой. Ее семью выслали из родных мест (примерно как в знаменитом советском фильме о судьбе латышей «Долгая дорога в дюнах»), и вернуться в Латвию она смогла лишь в 1956 году [Кудрин, интервью].

Конфликты между народами, проживавшими по соседству и часто претендовавшими на одну и ту же территорию, тлели на протяжении 1970‑х буквально по всей стране. Например, в 1973 году ингуши, вернувшиеся на Кавказ из ссылки, организовали в Грозном демонстрацию с требованием вернуть отнятые у них земли [Геллер 1999: 463]. Демонстрация, естественно, ни к чему не привела. Но если бы рядовые советские граждане знали о том, что она имела место, то, возможно, меньше было бы недоумений по поводу и ныне не разрешенного конфликта ингушей с осетинами относительно Пригородного района.

Другой пример: на этот раз о «дружбе народов» в Средней Азии. В 1978 году в ташкентском цирке гастролировала труппа из Казахстана.

Я помню, – отмечал очевидец, – как один из узбекских начальников сетовал по сему поводу: «Ну что они там, в Москве, думают? Как можно присылать в Ташкент казахский цирк? Для узбека ты лучше свинью на манеж выведи, чем казаха…» [Ардов 2004: 358].

Там же, в Средней Азии, в плодородной Ферганской долине, на протяжении долгих лет медленно тлел, по свидетельству генерала Бобкова, конфликт узбеков с переселенными туда при Сталине турками-месхетинцами. Происходило это, в частности, потому, что узбеки полагали, будто месхетинцы жили гораздо богаче, так как заняли самые лучшие земли [Бобков 2003: 335].