Читаем Как на ладони (ЛП) полностью

Когда мы подошли к дому Томаса, он засунул руку под рубашку, чтобы достать ключ с цепочки на шее. Саму цепочку он снимать не стал, только наклонился до уровня замочной скважины и открыл дверь.

Войдя внутрь, я первым делом отметила, какой же огромной кажется их гостиная без рождественской елки. В воздухе до сих пор витал аромат хвои. Томас, забрав на улице почту, сложил ее на столик рядом с дверью.

— Хочешь чего-нибудь поесть? — предложил он.

— Давай, — согласилась я, немного нервничая.

Мы прошли на кухню. Столешницы все сияли, а вот в раковине скопилась гора грязной посуды. Папа всегда говорил, что ни за что на свете нельзя оставлять немытую посуду в раковине, потому что заведутся тараканы. Правда, у Томаса я ни одного так и не заметила.

— Что будешь? — спросил Томас, ныряя в глубины холодильника.

Я вытащила из-под стола табуретку и уселась.

— А ты что?

Он пожал плечами.

— Я, в общем-то, не очень есть хочу, — сообщил он, вставая на колени и изучая нижний ящик холодильника. — Может, по яблоку?

— Давай.

Он достал два яблока и, даже не ополоснув, сразу стал грызть свое. Я поступила так же, хотя папа всегда предупреждал меня о вреде пестицидов, которые остаются на фруктах и овощах.

— Я так завелся, — признался Томас, откусив пару раз.

— Да?

Он встал и подошел ко мне, затем взял мою руку и прижал к своим штанам.

— Чувствуешь?

Я кивнула, ощущая рукой его эрекцию.

— Ты готова? — спросил он.

— Можно, я яблоко доем?

— Конечно, — согласился Томас и вернулся на свой стул.

Он первым догрыз свое яблоко, причем съел его вместе с косточками, совсем как папа, когда ел курицу.

— А зачем ты сердцевину-то съел? — удивилась я.

— Да ладно, ее только жевать трудно, а так ничего.

— Хочешь мою? — спросила я, протягивая остатки своего яблока. Папе нравилось, когда я отдавала ему косточки от своей курицы, чтобы он мог погрызть хрящики.

— Не, спасибо, — отказался Томас, взял мой огрызок и выкинул его в мусорку. — Ну, пошли ко мне, — сказал он, вернувшись.

Мы поднялись по лестнице. Пока я шла впереди, Томас сжимал мои ягодицы. По пути в комнату он остановился напротив шкафа в коридоре и достал оттуда полотенце.

— Нам оно понадобится, — объяснил он, — а то все кровью запачкается.

Войдя в комнату, он обернулся:

— Я разденусь, — сообщил он и через секунду уже стоял голый. Плечи у него были широченные, видимо от плавания, а на животе красовалась парочка складок. Член торчал высоко-высоко, почти касаясь живота. Томас развернул полотенце и положил его на кровать, затем лег на него сверху.

— А теперь ты разденься, — попросил он.

У меня это заняло гораздо больше времени. Я никогда не играла в карты на раздевание, но, снимая с себя одежду, я представляла, будто это часть игры, в которой трусики и бюстгальтер снимать надо в последний момент.

— Ты побрилась, — заметил Томас, когда я окончательно разделась.

Я кивнула.

— Красиво, — добавил он, — иди ко мне.

Я подошла к нему. Томас протянул руку и дотронулся до оставшейся полоски волос.

— Ложись, — сказал он, двигаясь и освобождая мне место.

Я устроилась на полотенце. Меня беспокоило, что крови могло вовсе не быть, и я не знала, как к этому отнесется Томас.

А он тем временем повернулся на бок и провел рукой по всему моему животу.

— Какая у тебя мягкая кожа, — прошептал он.

— Спасибо.

Он поднялся выше, до груди, и ущипнул меня за сосок.

— Ой! — вскрикнула я.

— Что? — удивился Томас. — Тебе неприятно?

— Нет.

Он, кажется, смутился.

— Такое вроде женщинам должно нравиться, — произнес он.

— Мне не нравится.

Томас погладил мой сосок, теперь уже гораздо нежнее, и спросил:

— А теперь как?

— Лучше, — призналась я.

Я не знала, куда мне деть ноги — то ли раздвинуть, то ли наоборот. Но скоро Томас сам решил эту проблему, передвинувшись вниз и разведя мои ноги в стороны. Я думала, что вот сейчас все и случится, но вместо этого он взял меня за коленки и развел их в стороны так широко, как только было возможно. А потом начал смотреть. Он смотрел, и смотрел, и смотрел, и смотрел. Не отрывая глаз. И, хоть он меня не трогал, это было восхитительно. Как будто бы я была девушкой из “Плейбоя”, которую фотографировали мужчины, никогда бы не причинившие ей боль.

Затем Томас просунул между моих ног голову и начал там лизать. Или целовать — трудно сказать. Но мне стало приятно. Тепло. Он долго там лизал, но наконец поднял голову и сказал:

— Кажется, ты готова.

— Ладно, — согласилась я.

— А где резинка?

— В кармане.

Томас взял со стула мои джинсы и вытащил из кармашка презерватив. Я смотрела, как он разрывает упаковку и надевает презерватив, который, кажется, оказался ему маловат.

— Это для парней с маленькими членами, — объяснил Томас.

Я задумалась, какого размера член у мистера Вуозо.

— Больно? — поинтересовалась я.

— Нет, — успокоил он меня, — не беспокойся.

Пока он возился с резинкой, я свела ноги вместе, и теперь ему пришлось снова их разводить. Он лег на меня, и мы оказались лицом к лицу. От его рта пахло мной. Так же пахли мои руки каждый раз, когда я испытывала оргазм.

— Послушай, — заговорил Томас, — я обещаю быть осторожным. Больно не будет.

— Я знаю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза