Как на ладони (ЛП)

— Если захочешь остановиться, сразу скажи мне.

— Но ты же тогда решишь, что я все еще расистка.

— Что?

— Ты сказал, что, если я займусь с тобой сексом, это тебя впечатлит и ты перестанешь считать меня расисткой, — напомнила я.

Кажется, ему это не понравилось.

— Забудь об этом, ладно? — сказал он.

— Ладно.

Он взял в руки член и начал потихоньку просовывать его в меня.

— Ты только расслабься.

— Хорошо.

Томас надавил еще сильнее.

— Больно будет всего пару секунд.

Я кивнула. Так оно и было. Больно. Но больно не от того, что во мне что-то рвалось, как с мистером Вуозо, а от того, что там, казалось, совсем не было места. Но Томас входил все дальше.

— О господи, — прошептал он.

— Что такое? — зашептала я в ответ.

— Ничего, — отозвался он. — Просто мне так хорошо.

— О…

— Прости, если больно, — добавил он.

— Все в порядке.

— В первый раз девочкам всегда больно.

— Да.

Вскоре после этого он кончил. Я не знала точно, что мне нужно делать, чтобы испытать оргазм самой, так что я просто лежала на месте. Кончив, Томас откатился на его сторону кровати. Так мы лежали довольно долго, даже не разговаривали. Наконец он взглянул на меня и спросил:

— А крови много?

Я сползла с полотенца, чтобы он сам посмотрел. Крови на нем не было.

— А где же она? — удивился Томас.

— Не знаю, — пожала плечами я. — Наверное, у некоторых девочек ее не бывает.

Он утих на минуту, а потом спросил:

— Но тебе ведь было больно?

— Да.

— Просто у тебя был такой вид, словно тебе совершенно все равно.

— Мне было больно.

— Понимаешь, у меня ведь член не маленький.

— Да, — согласилась я, — не маленький.

— Хм…

— Наверное, это потому, что ты был очень осторожен, — предположила я.

— Наверное.

— В любом случае, — добавила я, — я рада, что это оказалось не так уж и страшно.

— Да, — кивнул Томас, — было хорошо.

— Значит, ты больше не считаешь меня расисткой?

— Хватит так говорить, — ответил он. — Я же уже просил тебя забыть об этом.

— Извини.

— Тебе должно было быть больнее, — опять заговорил он.

Я промолчала.

— Так почему не было? — спросил он, перевернулся и посмотрел на меня. — С кем ты этим занималась до меня?

— Ни с кем.

— Ни с кем и никогда? — уточнил он.

— Да.

— Тогда где же кровь? — не унимался Томас.

— Я не знаю, Томас. — Я встала с кровати и начала одеваться.

— Я не разозлюсь, если узнаю, что ты уже с кем-то спала, мне просто любопытно, — пояснил он.

— Я и не спала, — сказала я, натягивая трусики.

— Это в Сирьюсе случилось?

— Нигде это не случилось.

— Но у тебя ничего не разорвалось там, — продолжал Томас, — а должно было.

— Вызови мне, пожалуйста, такси, — попросила я.

Он вздохнул и пошел в ванную. Презерватив свисал с кончика пениса. Когда Томас вернулся, его уже не было. Одевшись, Томас вышел из комнаты и сбежал по лестнице. Я вышла через пару минут. Он стоял на кухне, открывая банку с арахисовой пастой.

— Такси будет через пятнадцать минут, — сообщил он.

— Спасибо.

— Ты чувствуешь себя женщиной? — поинтересовался он.

— Угу.

— Я вот чувствую себя настоящим мужчиной, — заявил он, отправляя ложку с пастой себе в рот.

Когда такси гудками возвестило о своем прибытии, Томас проводил меня на улицу и открыл мне дверь машины. Он отдал водителю десять долларов и назвал мой адрес. Когда он захлопнул дверь, водитель долго изучал меня через зеркало заднего вида. И смотрел так всю дорогу домой. Глаза у него были темно-карие, и волосы точно такие же. Наверное, мексиканец, подумала я.

Сначала я пыталась пялиться на него в ответ, но потом мне стало как-то плохо, и я отвернулась. Похоже, он разозлился на меня, хотя мы даже не были знакомы. Когда мы доехали до дома и я открыла дверь, чтобы вылезти, он буркнул что-то по-испански. Я его не поняла, за исключением одного слова: “Негр”.

Вечером за ужином, сидя с папой перед телевизором, я думала о том, что я — женщина, а он об этом даже не догадывается. Сидит и смотрит себе по ящику про войну. Он думал, что у меня нет ничего личного, но ошибался. У меня была личная жизнь. И чем насыщеннее она была, тем глупее он казался.

После ужина раздался звонок. Звонила бабушка из Ливана. С тех пор как началась война, она постоянно названивала, чем ужасно раздражала папу. Я слышала, как он орал на нее по-арабски. Иногда в потоке арабских слов я различала слово “скад” — это потому что бабушка думала, будто Саддам хочет ее разбомбить. Каждый раз, когда случалась атака на Израиль, бабушка звонила нам. Повесив, наконец, трубку, папа каждый раз возмущался, до чего же она глупая. Он по пятнадцать раз твердил ей, что Саддаму незачем бомбить Бейрут и что нет ни единого шанса, что “скад” попадет в нее. Но она не слушала. Только начинала плакать и жаловаться, что он ее не любит.

На следующий день в школе Дениз захотела узнать, больно ли мне было.

— Не очень, — призналась я.

Она подошла к моему шкафчику перед классной комнатой, где мы готовили уроки.

— Серьезно? — удивилась она. — Что, не так уж и страшно?

— Да.

— А кровь? — спросила она. — Много было крови?

Я покачала головой.

— Ого! — восхитилась она. — Тебе повезло.

— Наверное.