Читаем Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы полностью

Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы

Анц ИМ

Говорят, что слишком горек молочай.

Как трава пастушья, он голодным впрок.

С молодой женой ты ласков, как родной.

Мною, старой, ты жестоко пренебрёг.

Цзин-река рекою Вэй замутнена,

Но, как только замедляется поток,

Возле берега прозрачная вода.

Господин мой! Как со мною ты жесток!

На мою запруду не пускай чужих!

Вершу бедную мою не повреди!

С молодой женой ты ласков, как родной.

Ждут меня одни печали впереди.

Речку маленькую вброд мы перейдём.

У большой реки всегда найдёшь паром,

И воспользоваться можно челноком.

Я не брезговала никаким трудом,

На коленях помогала беднякам,

И спасённый поминал меня добром,

Когда хворь косила слабых здесь и там

И когда несчастья множились кругом.

Ты меня лишил надежды и услад.

Что ни сделаю — в ответ сердитый взгляд.

Опорочил добродетель ты мою,

И нигде меня купить не захотят.

Неимущий, был ты мне когда-то рад.

Я с тобой страдала столько лет подряд!

А теперь, когда дела пошли на лад,

Для тебя я словно смертоносный яд.

Изобильные запасы у меня.

С ними лютая зима не так страшна.

С молодой женой ты ласков, как родной.

Я работница теперь, а не жена.

Ничего ты не принёс мне, кроме зла.

Разорил теперь ты жизнь мою дотла.

Вспомни, как совсем немного лет назад

Я одна твоей утехою была.

(Перевод В. Микушевича).

Поэтические творения подобного рода получают высокое признание в любом народе, у самых разных читателей. Их отличие в том, что в них угадывается и тут же уясняется отчётливая отстранённость от интима «нормального», «протокольного», лишённого реальных, вариативных признаков:

Каков я прежде был, таков и ныне я:

Беспечный, влюбчивый. Вы знаете, друзья,

Могу ль на красоту взирать без умиленья,

Без робкой нежности и тайного волненья.

Уж мало ли любовь играла в жизни мной?

Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,

В обманчивых сетях, раскинутых Кипридой,

А не исправленный стократною обидой,

Я новым идолам несу свои мольбы…

(А л е к с а н д р П у ш к и н. «Каков я прежде был, таков и ныне я…)

Художественные образы, в которых такой отстранённости нет, выглядят ходульными и худосочными; там слишком заметны усилия авторов придерживаться некоего допустимого, по их понятиям, закрая в морали и нравственности.

Хотя обычно без такой «примерки» не обойтись, но необходима и осторожность. В особенности — когда творцы следуют какой-нибудь идеологии или предписанию в виде канона, где может умещаться определённый запрет. Каким должен быть истинный, «позаимствованный» из жизни художественный образ, если исходить из той свободы, в которой интиму «предписано» проявляться «от» природы, в пределах естественного права?

Убедительной представляется трактовка на этот счёт, например, у Гомера — в песни «Обольщение Зевса» из «Илиады», где «хозяин» Олимпа и громовержец, покровитель защитников Трои, неожиданно подпадает под воздействие необъяснимого в новизне и энергетике сексуального магнетизма, излучаемого его лукавой супругой Герой, благоволившей, наоборот, агрессорам.

С целью отвлечь его от военного конфликта у города-крепости и тем облегчить положение аргивян перед лицом наседавших на них троянцев она, покоряя негой и женственностью, склоняет мужа к покою и сну, что означало также разделить с нею ложе, причём прямо на «рабочем месте» всевластного владыки — на Гаргаре, вершине горы Иды, которую он не привык прикрывать завесами туч, так как обычно делами, за какие могли бы его осуждать соглядатаи, он там не занимался.

Поражённый обаянием супруги, Зевс не только принимает её позыв, но и по-своему широко и обстоятельно изливает и обосновывает перед нею свои трепетные любовные чувства.

Как и пристало всевластному богу-иерарху, утвердившемуся в необычайных для него дозволенностях, не исключая, разумеется, и интима в его самом широком значении и «применении», он не расположен напускать на себя хоть какую-нибудь скромность и выкладывает перед супругой всё, что только могло ему, как очень приятное, вспомниться в данный момент всепоглощающего экстатического восторга.

Вот он, тот изумительный фрагмент из поэтической эпопеи, переведённый хотя и грузным стародавним слогом, но и в таком виде сохраняющий ценность яркого, почти документального свидетельства:

Ныне почием с тобой и взаимной любви насладимся.

Гера, такая любовь никогда, ни к богине, ни к смертной

В грудь не вливалася мне и душою моей не владела!

Так не любил я, пленяся младой Иксиона супругой,

Родшею мне Парифоя, советами равного богу;

Ни Данаей прельстясь, белоногой Акрисия дщерью,

Родшей сына Персея, славнейшего в сонме героев;

Ни владея младой знаменитого Феникса дщерью,

Родшей Криту Миноса и славу мужей Радаманта;

Ни прекраснейшей смертной пленяся, Алкменою в Фивах,

Сына родившей героя, великого духом Геракла;

Даже Семелой, родившею радость людей Диониса;