Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы

Ему вторил Василий Розанов, начинавший свою беллетристическую деятельность в конце ХIX века. Он писал:

В пору моих гимназических лет о Пушкине даже не вспоминали — не то чтобы его читать.

(«Уединённое»).

Пусть не покажутся эти откровения напускными или сделанными необдуманно, в запале. Для них были серьёзные основания.

Многие пушкинские произведения под влиянием времени потеряли привлекательность и актуальность.

Сомнительной сказкой со счастливым концом воспринимается ныне повесть «Капитанская дочка». Мистической — поэма «Медный всадник». Излишне романтической — «Руслан и Людмила». В лирике много мест, которых мы просто должны бы стыдиться.

Чего стоит хотя бы «презренный еврей» из его стихотворения «Чёрная шаль». А в «Скупом рыцаре» еврея Соломона автор оскорбляет не меньше, обзывая его жидом (ещё до Гоголя), причём не один раз и при этом оставаясь как бы в неведении по части допускаемого им неприличия.

Русские литераторы имперской эпохи, с её признанными шедеврами, постоянно находили поводы к изображению положительности поступков и чувственности персонажей произведений художественной литературы в той странной манере, когда они становились рупором государственной политики, средством, укреплявшим верхнесословный российский патриотизм и шовинизм.

Отсюда исходили те притязания, которые кругами расходились далеко вовне, охватывая не только реальные пространства, но и — сказочные:

Там русский дух… Там Русью пахнет!

(А. П у ш к и н. «Руслан и Людмила»).

«Мелочей» подобного рода пушкиноведы всегда старались не замечать. В хрестоматиях по русской литературе их составители тоже придерживались такого зыбкого уклона. Почему?

Крупного и чрезвычайно талантливого поэта уже вскоре после завершения им жизненного пути взялись искусственно возвеличивать вследствие неумеренной опеки над его именем со стороны российской императорской власти. В результате незаслуженно принижалась роль ряда других стихотворцев, хотя и не равных гению, но тоже достойных доброй читательской памяти.

Традиция неумеренной официальной популяризации перекинулась из ХIX века в последующее время. Как известно, многие горячо этому возражали. Писателя Андрея Платонова, огорчало, в частности, огосударствленное шумное обеспечение славы поэту на мероприятиях по случаю 100-летия его гибели на дуэли с дˈАнтесом.

История с прославлением по инициативе государства в очередной раз повторилась в 1999 году, когда в стране отмечали 200-летие со дня рождения Пушкина.

Как многие ещё не забыли, пошлую эйфорию в тот срок пропаганда сумела внушить не только обывателям. Ей поддались широкая филологическая общественность, учёные от культуры.

Насколько это было им не к лицу, говорил тот факт, что с указанным юбилеем в тот год совпало 250-летие со дня рождения Гёте, признаваемого великим не только в Германии, на его родине. В России, вернувшейся в капитализм и не перестававшей утверждать о своей приверженности общечеловеческим ценностям, о нём тогда сумели произнести лишь редкие, скупые слова…

Вот так в «невинных» на неискушённый взгляд «прикрытиях» возникают и сопровождают нас идеи-пустышки. Встретиться с ними можно едва ли не на каждом шагу. А с этим связано то, что обозначенное в них можно показывать бо́льшим, чем оно есть.

Теперь конкретное, определённое как бы сникает перед абсолютным, и закономерно, что это последнее претендует на неоспоримость. Как водится, в таких обстоятельствах не может не быть пострадавших.

Верните из памяти одно лишь высказывание Платона — о превалировании свободного в поведении учеников, когда они могли очень легко третировать своего учителя, а он вынуждался приспосабливаться к их разболтанности и незрелым, завышенным амбициям, заискивал перед ними или даже боялся их.

Разве мы не слышали о таком прискорбном явлении, имеющем место в современных нам общеобразовательных школах? О том, что нередко оно оборачивается настоящей бедовостью — как для отдельных наставников, так и — целых педагогических коллективов? Впрочем, не только в школах.

Спекуляций на абсолютном хватает и в правовых нишах. Амбиции, построенные на призрачных свободах, если такие свободы оказывались в «огранке» государственных законов, всегда брались под защиту неадекватными официальными властями. Ещё в древности первым о таком явлении сообщал опять же Платон.

Любопытны его замечания по поводу того, что к управленцам в государственных и административных органах могли применяться наказания — за недостаточное содействие в обеспечении широких свобод гражданам по самым разным направлениям их практической деятельности.

Здесь бросается в глаза очевидное в таком процессе устремление взятой как бы из добрых побуждений идеи-пустышки к абсурду.

Для того, чтобы не допустить его, этого устремления, нужны немалые усилия, чаще всего их никто не предпринимает. Рассчитывать можно лишь на естественную убыль «ценности» самих идей — по мере того, как устаревают или совершенно исчерпывают себя порождающие их причины или — они сами.