Если иметь в виду, как плотно мы сейчас «обставлены» свободами и правами на них, то как раз благодаря их вознесению к абсолюту, всё, что создаётся в пределах эстетики, тут же и портится. А что ещё хуже, мы стали нетерпимее к любым замечаниям относительно предметов искусства.
Любому несогласному, если он сунется сюда со своим непохожим мнением и попробует заговорить об искривлениях в сфере оценок, об обмане, останется лишь стушеваться под напором оценок профессионалов или политиков, почему-то слишком уж часто оказывающихся «правыми».
У современных скульпторов, — отмечалось в комментарии о содержательности одной из недавних ежегодных российских выставок ваяния, — невозможно выделить какую-то общую тенденцию. Царит свобода формы и темы, художник творит что хочет.
(Из периодики).
Обман такого порядка оставляет обычного зрителя или читателя в круглых дураках. Ведь тут (имея дело с «освобождением до конца») нет простых способов что-то оспорить, чего-то потребовать, чему-то возразить.
С этой задачей не справляются и специально подготовленные толкователи, искусствоведы. Роль их почти до основания истёрта и изувечена. Преобладает замшелая угодливость перед авторскими объяснениями самих себя и их творений, перед их творческими амбициями, какие б те странными ни были.
Создаются условия для постоянного воспроизводства искусства без искусства. В нём если и есть художественное начало, то лишь в самом простом, примитивном виде, когда произведения могут называться художественными, а на самом деле относимы лишь к областям декора и бесхитростного украшательства.
Широкий ход такому творчеству дан при оформлении производственной обстановки на промышленных предприятиях, разного рода витражей, выставок, сценического антуража в театрах, простого уличного благоустройства и проч.
Конечно, всё это связано с необходимостью создания окружающей нас комфортности, но что касается настоящей роли в этом художника, раскрытия им его потенциала или дарования, то говорить о них остаётся только в предположении, — что они́, разумеется, должны иметь место; выходит же так, что они обрекаются на исключение.
Высокое художественное образование, которое сегодня получают молодые люди, к делу не прилагается. Их участь — не творчество, а несложная с точки зрения академизма оформительская работа под чей-то отраслевой или индивидуальный заказ.
Глядя на их «успехи», им легко следуют любители, непрофессиональные творцы, действующие кто во что горазд. В соответствии со спросом появляются разного рода учителя-мошенники, предлагающие курсы постижения того или иного искусства всего из нескольких уроков-занятий, а то и — одного-единственного.
При столь заманчивой перспективе приобщения к эстетическим высотам произведения «художественного» творчества «сыпятся» из рук и умов энтузиастов не только десятками, но и сотнями, даже тысячами. Тут и живопись, и скульптура, и ковка по металлу, графика, стихи, музыкальные опусы, да чего только нет.
Самовыражение подстёгивается разнузданным пиаром, и, как результат, плоские, никчемные произведения создаются в большом количественном излишке, их часто некуда деть, негде выставить, чтобы показать. Активно задействованы в этом энергичном и достаточно шумном процессе не только взрослые, но и дети, даже малолетки, едва ли не с момента рождения…
Не видя выхода из такой всеобщей вакханалии, профессиональные художники и деятели искусства вынужденно уступают высоким принципам их творчества. Обстоятельства заставляют их бунтовать против серости, против участия в создании массовых поделок на свой, житейский лад. Здесь их желания прямиком устремляются к тому, что всемерно и всюду поддерживается на властных уровнях, к тому самому — к абсолюту.
Свободное творчество без краёв и границ — это совершенно закономерный итог, если говорить о поисках, о реализации искренних замыслов и надежд всеми, кто склонен к творчеству, в том числе — к любительскому, — когда этому не соответствуют обстоятельства. Выражаясь по-простому, здесь каждому уготована доля изгоев.
Государства, увлекаемые розовыми отсветами хвалённой либеральной демократии, гарантируют свободу художественного творчества в своих законах и нормативных правовых актах, не заботясь о том, куда такие установки могут приводить.
Тем самым и они, и управляемые ими общественные слои и отдельные индивидуумы ошибочно ориентируются на запредельное, где понятия об эстетическом творчестве и его достоинствах теряют всякий смысл, обрекая создаваемые творения на полную безликость. Также нет там места и гармонии, о которой загадывал выдающийся гроссмейстер. Осознания столь бездумного продвижения к «лучшему» будущему в сфере прекрасного, кажется, ни у кого пока нет.