Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы

Любые попытки его устопоривания (патриотические призывы беречь, «не засорять» и «не коверкать», введение новых для него правил, упование на мораль и правовые запреты) должны выглядеть в лучшем случае временной профессиональной или отраслевой заботливостью (учителей, литераторов, культурологов и т. д.), а на самом деле останутся показателем полной безнадёжности затрачиваемых усилий. Поскольку естественное состояние этого своеобразного «организма», как сущего, не предполагает остановки или неподвижности.

Освобождение от своей формы, от сплошной «затёртости» слов, вызванное «потребностью» нового, «следующего» языка, — вот то, чем только и может быть здесь само развитие как процесс.

И ради того, чтобы всё с ним происходило именно таким образом, а не иначе, оказываются неумышленно брошенными, оставленными как бы за ненадобностью в прошлых временных нишах целые россыпи, может быть, вовсе не плохих и даже просто отменных по качеству слов, идиом и словообразований (которые продолжают восхищать потомков, особенно лингвистов и любителей литературы), не говоря уже о том, что в жертву должна быть принесена (устаревание или полное «обветшание» языка) и его грамматическая структура.

Надо ли сожалеть о таком драматичном течении событий? Несомненно. Должно быть очень скверно на душе у человека, если он вдруг узнаёт, что завтра ему ни с кем не позволено общаться на родном для него языке, а другим он не владеет.

Неожиданное введение такого запрета стало бы несчастьем для школ, учреждений, семей, целого государства. Естественным развитием языка он, этот запрет, не «предусматривается».

Хотя могут появиться абсурдные исключения — по образцу того специального закона на Украине, согласно которому в стране из оборота практически изъят русский язык — как письменный, так и устный.

Что же до самого процесса, при котором из-за износа язык прекращается «в себе» и выпадает из употребления постепенно, то здесь нелишне помнить, что ни один народ и ни одно племя нигде и никогда в человеческой истории без языка не оставались. Будет обязательно усвоен новый — хотя бы на «обломках» исчезнувшего. Если, конечно, в нём возникает необходимость.

Данный пример связан с поведением объекта неодушевлённого. А как могут обстоять дела с освобождением человека, существа разумного и постоянно мыслящего?

Если понимать его в историческом плане, то уже с периода, когда он входил в роль homo sapiens, ему «полагались» права, в том их значении, какое мы им придаём сегодня, исследуя их. Поначалу речь могла идти, разумеется, только о естественных правах, не исключая негативных.

Взятый в его индивидуальном значении, как представитель биологического вида, человек тех времён мог быть настолько свободен, насколько допускали бы его инстинкты и безотчётный страх перед силами внешнего мира, в том числе — перед «наказанием» (в прямом смысле или — «по умолчанию») от себе подобных.

В совершенно диком обществе (племени, роде), где властвуют всего лишь начатки этического (в виде суровых обычаев), его свобода выражалась в том естественном правовом формате, реальном для определённого временно́го срока, которым совместно с ним обладало общество и куда частью должно было накладываться также совокупное естественное право предыдущих образований и поколений.

Ценности здесь далеки от цивилизованных, и человек, на свой лад воспринимая их, вынуждался руководствоваться пока не столько своей свободой, сколько её ограничениями. Ведь именно только их, а не саму свободу ему удавалось осознавать в тяжелых условиях жизни, когда его знания о ней и о себе могли находиться ещё на самом низком, примитивном уровне.

Используя естественные права, он, скажем, мог не бояться и не нести никакой ответственности перед сородичами за убийство чужака, а при некоторых обстоятельствах — и своего. За ним целым шлейфом тянулись и другие опасности.

Хотя существование человека в таком жёстком режиме определялось ещё в значительной мере инстинктами, негативное его поведение, как «ненормативное», всё же поддавалось несложному общественному объяснению и контролю. Его переход за «черту» дозволенного не предусматривался, а если это все же иногда и случалось, сородичи в отношении к виновному в порядке вещей могли вынести ему самое строгое и беспощадное наказание, вплоть до умерщвления.

Однако, если говорить исключительно об опасностях (прежде всего — для сородичей), то их от такого несчастного могло исходить всё-таки меньше, чем они, бывает, исходят от человека нашей современности, «настроенного» на освобождение «до конца» и движимого к этой призрачной цели.

В отличие от далёкого предка, у него, кроме естественных, есть права публичные, получаемые от государства. Он ими, что называется, зада́рен. Из-за чего же он может быть опасен?

Первое: из-за того, что его коснулась мощная цивилизация, и он почти напрочь лишён многих «прежних» инстинктов; они в нём утрачены или сильно приглушены. Вместо них он обходится знанием, привыкая не отдавать отчёта боязни чего-либо.