Таким образом, только через пять месяцев, когда в сумерках я сидел перед вторым большим наброском, внезапно понял, чего мне не хватает. Белой каймы. Поскольку эта белая кайма стала решением для картины, я и назвал работу в ее честь.
Решив эту последнюю задачу, Кандинский заказал новый холст. Впервые коснувшись его углем, он уже четко представлял, что должен написать. Если ИК-сканирование «Первого наброска» открыло перед нами пятно из переработанных вариантов картины, сканирование законченного варианта выглядит точно так же, как сама картина. Именно поэтому мы знаем, что Кандинский не сомневался, когда писал ее. После пяти месяцев работы и двадцати набросков Кандинский был готов к созданию окончательной версии.
Двадцать набросков — лишь часть истории. Путь Кандинского начался не с «Первого наброска» и не закончился на «Картине с белой каймой». Его первыми работами в 1904 году были яркие реалистичные пейзажи102. Последними полотнами 1944-го стали атональные геометрические абстрактные картины. Начальные и финальные работы выглядят совершенно по-разному, но все, над чем Кандинский трудился в промежутке между ними, было маленьким шагом на общем пути, который соединил их. «Картина с белой каймой» оказалась шагом в сторону более абстрактной живописи и ознаменовала переход Кандинского от темного к светлому. Даже в жизни художника творчество — продолжительный процесс.
Как показал Карл Дункер, все творчество, будь то живопись, самолетостроение или производство мобильных телефонов, имеет общую основу, которая заключается в многошаговом решении задачи, ведущем к выявлению новой проблемы. Креатив — это результат естественного и привычного, как ходьба, процесса мышления. Левая нога, задача. Правая нога, решение. Повторяйте движения, пока не придете в пункт назначения. Ваш успех определяется не размером шагов, а их количеством.
Глава 3
ОЖИДАЙТЕ СОПРОТИВЛЕНИЯ
1
Джуда
Однажды в летнюю ночь 1994 года пятилетняя девочка Дженнифер103 спустилась в гостиную к маме и пожаловалась на боль в ухе. Педиатр прописал малышке ушные капли. Боль только усилилась. Одна сторона ее лица опухла. Врач увеличил дозу. Лицо все больше раздувалось. Рентген не выявил никаких аномалий. Опухоль стала больше бейсбольного мяча. У Дженнифер начался жар, ее голова увеличилась в размере, сама она похудела. Хирурги удалили опухоль. Она вернулась. Ее снова прооперировали и отняли половину челюсти. Новообразование опять выросло. Его вновь вырезали. У девочки случился рецидив в четвертый раз, и на этот раз опухоль подобралась к черепу, угрожая жизни. Лекарства не помогали. Облучение было единственным шансом. Никто не знал, как оно отразится на новообразовании. Все понимали только то, что облучение остановит опухание лица. Но дети с таким диагнозом часто погибали.
Пока родители Дженнифер взвешивали варианты, ее лечащий врач услышал об ученом с противоречивой теорией о том, что опухоли подпитываются от своей системы кровообращения. Этот ученый утверждал, что опухоли вроде той, что образовалась на лице Дженнифер, можно удалять путем прекращения им доступа к крови пациента. Лишь немногие поверили ему, а этот подход был настолько экспериментальным, что мог сойти за медицинское шарлатанство. Ученого звали Джуда Фолкман.
Доктор девочки рассказал ее родителям об этой неподтвержденной теории. Он предупредил, что Фолкман считался человеком неоднозначным, с сомнительной репутацией, больше фантастом, чем ученым. Родители малышки решили, что им нечего терять. Лучше рискнуть, чем остаться без надежды. Отец Дженнифер подписал согласие на лечение и доверил жизнь дочери странному ученому.
Джуда Фолкман прописал инъекции нового, непроверенного лекарства. Отец Дженнифер, машинист, делал эти уколы. Ее мать, работник продуктового магазина, держала девочку во время процедуры. Долгие несколько недель они делали дочери уколы в руку, несмотря на слезные протесты. Инъекции Фолкмана привели к ухудшению состояния Дженнифер. Из-за них изуродованная и умирающая маленькая девочка мучилась от лихорадки и галлюцинаций. Соседи слышали крики ночами и молились о ее здоровье.