Как он похож на ангела

– Нет. Карма – девушка, которая видела ее утром, – говорит, что Сестра была в прекрасном настроении, даже пела.

– С чего бы это, интересно?

– Не знаю. Возможно, она думала не о себе, а об общине и радовалась, что в ней появился новый человек. Община гибнет.

– А новый человек – это Джордж Хейвуд или тот, кого вы считаете Джорджем Хейвудом?

– Да. Насколько я понимаю, у нее не было причин полагать, что он притворяется и вступил в общину, преследуя свои цели.

– Значит, его раскусил кто-то другой, – сказал Ласситер. – Интересная получается картина: Сестра Благодать еще на прошлой неделе знала, что убийство не вымысел, и тем не менее убийца ликвидировал ее, только когда появился Хейвуд. Что скажете, Куинн?

– Пока ничего.

– Сколько людей живет сейчас в общине?

– Двадцать семь, в том числе двое детей и шестнадцатилетняя девушка, та самая Карма.

– Кого из них можно не подозревать?

– Прежде всего, детей и Карму. Сестра Благодать была для Кармы единственной надеждой – она обещала помочь ей уехать к тетке в Лос-Анджелес. Учителя, пожалуй, тоже можно исключить. Он руководит общиной с момента ее основания. Когда погиб О'Горман, община находилась еще в горах Сан-Габриэль. Не стоит подозревать и его жену, Мать Пуресу, она слабая, выжившая из ума старуха.

– Отравителю не нужны мускулы и смекалка.

– Я вообще не думаю, что Сестру Благодать отравила женщина.

– Почему?

Куинн знал ответ, но не мог же он сказать: "Потому что письмо Марте О'Горман написал мужчина".

– Потому что это маловероятно, – произнес он. – Сестра Благодать была необходима общине ничуть не меньше, чем Учитель. Она была медсестрой, экономкой, администратором. Психологи сказали бы, что она осуществляла материнские функции, Пуреса называется Матерью чисто номинально. Она в этой роли не выступает, да, я думаю, никогда и не выступала.

– Расскажите о мужчинах.

– Брат Терновый Венец – механик, недоучка с тяжелым характером и едва ли не самый фанатичный из них. Это он сообщил Учителю, что Сестра Благодать нарушила правила, следовательно, у нее был повод обидеться на него, и, вполне вероятно, он ее тоже не любил, но убить... Разве что ему велел голос свыше. Брат Голос Пророков – кроткий неврастеник с частичной афазией.

– Что это еще за афазия?

– Неспособность говорить. Он зависит... зависел от Сестры Благодать как ребенок, поэтому его тоже трудно заподозрить. Брат Верное Сердце производит впечатление добродушного толстяка, но кто знает, такой ли он на самом деле. Брат Свет Вечности ходит за скотом, он угрюм и много работает, возможно, слишком много, до изнеможения, – чтобы очиститься от грехов. Во всяком случае, у него есть доступ к яду в виде порошка, которым он травит насекомых. Брат Узри Видение – мясник и сыровар, я видел его издали. Как зовут остальных – не знаю.

– Мне кажется, вы знаете слишком много для человека, который пробыл в Башне недолго.

– Сестра Благодать любила поговорить. Я люблю слушать.

– Оно и видно, – сказал Ласситер с ядовитой усмешкой. – Но почему-то я не верю ни одному вашему слову.

– Потому что не стараетесь, шериф.

Машина ехала вверх, и по Ласситеру это было заметно. Он часто и тяжело дышал, его одолевала зевота.

– Не так быстро, Билл, разреженный воздух для меня гибель.

– А вы думайте о чем-нибудь приятном, шериф, – сказал помощник. – О цветах, музыке, о еде.

– О еде?

– Представьте себе бифштекс с кровью, жареную картошку, маринованный огурчик...

– Да замолчи ты!

– Слушаюсь, сэр.

Ласситер прислонил голову к спинке сиденья и закрыл глаза.

– Они ожидают нас, Куинн?

– Я предупредил Учителя, что собираюсь сообщить о смерти Хейвуда.

– Ну и как нас, по-вашему, встретят?

– Цветов не ждите.

– Черт, не хватало еще убийства, в котором замешаны психи. С нормальными и то нелегко бывает, но по крайней мере от них знаешь, чего ждать. А здесь? Правильно вы сказали: как будто въезжаешь в чужую страну со своими законами и непонятным языком.

– Добро пожаловать в Дурдомию, шериф, – сказал Куинн.

– Спасибо, я ненадолго.

– Как знать, шериф.

Плечи сидящего на переднем сиденье помощника тряслись от беззвучного хохота. Наклонившись вперед, шериф вкрадчиво спросил:

– Смешно тебе, Билл?

– Нет, сэр. Я не смеюсь. Чего тут смешного?

– Вот и я считаю, что ничего смешного. Потому и не смеюсь.

– Я икаю, сэр. От горного воздуха.

Шериф снова обратился к Куинну:

– Что, если они попытаются не пустить нас? Я имею в виду, удержать силой?

– Теоретически они против насилия.

– Теоретически я тоже, но иногда приходится быть "за".

– Насколько я могу судить, оружия у них нет. Хотя, если говорить о численном превосходстве...

– Именно о нем я и думаю.

Ласситер мягко положил руку на кобуру пистолета, и Куинн замер. Ему вспомнилась Мать Пуреса – какой он увидел ее впервые, на верхнем этаже Башни, неотрывно глядящей в небо, словно оно вот-вот распахнется перед ней. Он подумал об Учителе, разрывавшемся между долгом и жалостью, ведущем Мать Пуресу прочь от призраков детства... О Брате Голос с попугаем на плече... О Брате Верное Сердце, болтливом, как все парикмахеры: "В мое время женщины были хрупкими, с маленькими, узкими ногами..."