Как пальцы в воде

– Да, но Муниц взял эту же тему. Только «собирает» он свои картины из различного мусора, промышленных отходов, беря за основу произведения классического искусства. Муниц выкладывает их в огромных производственных помещениях, а потом фотографирует из кабины подъемного крана. В «натуральном» своем виде, как ты понимаешь, они не доступны зрителям. – Я вновь сделал глоток прохладного горьковатого коктейля. – Поэтому такого рода шедевры могут восприниматься только на фотографиях, видеопленках… да и на твоих бермудах, – смеясь, закончил я свою коротенькую лекцию. Надо отдать должное Фрэнку, он тоже рассмеялся, а затем, чуть задумавшись, глядя на низ своего живота в области паха, заметил:

– Ты прав, мне как-то тоже перестала нравится эта картинка…

– Ты теперь не будешь их носить?

– Почему не буду… Они же на резинке – буду надевать их задом-наперед.

– Логически верно, – согласился попугай и, вытянув длинную шею, окунул свой клюв в бокал Фрэнка. – Судя по всему, птице удалось сделать небольшой глоток напитка.

– А ничего, что это виски с содовой, Биф? – спросил я.

– На каждого мудреца довольно простоты, – ответил тот.

Мы расхохотались.

– По-моему, это Островский?

– Да, мой покойный родственник любит декламировать русскую прозу. Ну и Бифу, видимо, понравилось.

Успокоившись и посерьезнев, Фрэнк спросил:

– Ну что, приступим?

Выразительно посмотрев на свой бокал с алкоголем, я ответил:

– Да уж, пора, хотя у тебя мозги иногда работают с непостижимой для обычного человека скоростью, поэтому ты вполне способен справиться с полученной информацией за короткий промежуток времени.

– Я-то да. Но тебе все равно потребуется немало времени, чтобы все подробно нам изложить.

– Нам? Ты имеешь в виду Бифа? – удивился я.

– Да. Ты мне можешь не верить, но он довольно-таки часто попадает «в яблочко».

– Хочется верить, – иронично хмыкнул я.

– У тебя есть шанс услышать, кроме всего прочего, отрывки из оперных арий-хмыкнув, ответил Фрэнк.

– Ah, forse lui che l`anima solinga ne`tumulti», – почти мелодично прогундосил Бифитер.

– Не ты ли мне в тиши ночной в сладких мечтах явился, – перевел я. – Верди, «Травиатта». Это эксклюзивное исполнение для меня?

– Не обольщайся, он всем ее поет. Вернее, пел, когда мой родственник приглашал к себе гостей, и меня в том числе, – пояснил мой приятель, явно довольный «пением» своего питомца. – Но, могу заметить, что Биф не пел арий при первом знакомстве.

– Надо же, прямо кодекс чести какой-то, как у девушки, – звучно причмокнув губами, пытаясь имитировать щелчки попугая, прокомментировал я.

– В его репертуаре достаточно арий.

– Быть свободной! Быть беспечной! – проорал Бифитер где-то очень близко, и я почти сразу сообразил, что он у меня на левом плече. Чуть повернув свою голову, я встретился с ним взглядом, в котором плескалась действительно беззаботная радость бытия и свобода выбора. Но я уже стал несколько опасаться такой фамильярной беспечности. Понимает ли эта наглая птица, что не все в этой жизни можно делать так, как хочется?

– Не волнуйся, он не станет делать это, сидя у тебя на плече, – правильно истолковав мой опасливый взгляд, успокоил меня Фрэнк. – Тем более что у него сейчас будет ужин. – Поставив свой стакан с напитком на кофейный столик, мужчина проследовал за барную стойку. Попугай полетел за ним, одобрительно щелкая клювом. Спустя полминуты они появились. Тодескини размахивал пакетиком с «Бэкон стрикиз». Возбужденная птица издавала какие-то радостные звуки, которые невозможно было передать человеческим языком. Фрэнк насыпал лакомство на блюдце, и попугай увлекся едой. Мы плодотворно воспользовались паузой, которая длилась достаточно долго, потому что, поклевав и запив свою трапезу водой, птица уселась на жердочку и, закрыв глаза, видимо, погрузилась в приятную дрему.

Мой рассказ был не таким уж долгим, как предполагал Фрэнк. Он не перебивал меня вопросами, лишь на несколько минут отвлекся, когда из ресторана неподалеку доставили его ужин (я от еды отказался). Поев, он сварил нам по чашке кофе, к которому предложил коньяк и горький шоколад, помня о моей слабости.

Смакуя «Remy Martin Coeur de Cocnac», мы сосредоточенно молчали. Я, конечно, наслаждался фруктовым букетом ароматов первоклассного коньяка, но это не мешало мне анализировать свой рассказ, и на тот момент меня волновала избирательная забывчивость моего мозга, которая иногда случалась. Но, кажется, в этот раз благодаря своим записям, я ничего не забыл. Погрузившись в свои размышления, Фрэнк тоже молчал некоторое время, сфокусировав свой взгляд на янтарном блеске напитка. У него была отменная память, и я был уверен, что ничего из моего рассказа не выпало из его внимания.

– Ты уверен, что упаковки со стевией в первый твой визит к Лоре и в последний были разные? И не могла ли журналистка купить другой такой же заменитель? – спросил наконец Тодескини.

– Уверен, что разные, – твердо ответил я. – Первая упаковка была почти полная. Зачем бы ей понадобилось покупать точно такую? И пятно нельзя было стереть, хотя бы чуть-чуть не нарушив вида той, первоначальной этикетки.