Как память

Я не мог заставить себя повернуться. Я увижу её, и агония, через которую я прохожу, станет сильнее. Потому что я люблю её. Я буду любить её до последнего дня своей жизни. Но она всегда будет напоминать мне о том, что я наделал. К чему привёл мой эгоизм.

— Ты уезжаешь, — просто сказала она, но не смогла скрыть эмоции в своём голосе.

— Да. — Она заслуживает больше, чем это. Но произнести слова. Признать ужас… как я это сделаю?

— Кто-то что-то сказал тебе? Если Элай сказал что-то, он идиот. Я разберусь с ним. Но чтобы это ни было, мы можем поговорить об этом. Нет причин уезжать.

Она думает, что это из-за неё. В каком-то смысле так и есть. Она мой выбор. Который привёл к подобному результату. Но я не могу винить её. Она не сделала ничего плохого. Она идеальна, а я испорчен. Сломлен. Чертовски разбит.

— Твои друзья ничего не сказали. Они все были приветливы. Даже дружелюбны.

Боже, как я смогу сказать это вслух?

— Тогда почему? Я сделала что-то не так? — В её голосе звучала надломленность. Небольшой надрыв. Я ранил её. Я никогда не хотел ранить её. Её нужно обнимать и любить. Но ей нужен цельный мужчина. Я не смогу обнимать её и быть счастлив.

— Ты ничего не сделала. Ты идеальна. — Это не ответ на её вопрос. Знаю. Я должен сказать ей. Признаться. Она должна знать правду. Рассказ об этом ещё больше сломит меня. Но у меня нет другого выбора. Это тоже причинит ей боль, но она будет знать правду и сможет двигаться дальше. Она найдёт кого-нибудь другого, кого сможет полюбить. Кого-то, кто не будет оболочкой человека. Кого-то, кто сможет быть с ней, не имея тёмноту в своей душе. — Звонил мой отец, — начал я. Чёрт, моё горло сдавило. Было тяжело дышать. — Они… её мачеха. Мачеха Октавии нашла её два часа назад. Она… — Боже, я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. В моей голове стояли образы произошедшего. Въевшиеся так глубоко, даже несмотря на то, что я не видел этого. Ясность произошедшего и чистый ужас разрушали меня. — Она повесилась на потолочных балках в доме своего отца. Верёвка вокруг её шеи и записка… — Здесь я должен был остановиться. Моя голова разрывалась, пока эти слова снова и снова проигрывались в моей голове. Записка. Боль в голосе моего отца, когда он говорил мне об этом.

— О боже мой, — прошептала Блисс. Затем её ладонь коснулась моей руки, и я вздрогнул. Отошёл в сторону. Не сейчас. Сейчас она не может прикасаться ко мне. Она по-прежнему не знает всего. Всего того, что будет вечно преследовать меня.

— Беременна. Она была на четвёртом месяце беременности. — Я сглотнул желчь в горле. — Моим ребёнком. Он был слишком мал и неразвит, чтобы выжить вне её тела. Они не смогли спасти его. Она рано отпустила персонал. Сказала, что собирается насладиться тихим вечером. Её мачеха, забеспокоившись, пришла домой, когда домработница позвонила ей и сказала, что Октавия выпроводила всех. — Я задержал дыхание. И снова сделал глубокий вдох.

— Нейт, — тихо сказала она, и в её голосе слышалась неподдельная печаль. Это не пытка, которую я буду испытывать всю оставшуюся жизнь, или ночной кошмар, который я буду ежедневно прокручивать в своей голове. Но я знал, что она поняла.

— Это был мальчик. — Я должен был закончить. Вытащить всё наружу. Признать, что у меня был сын. Тот, которого у меня забрали. Тот, с которым у меня не было возможности познакомиться. Тот, у которого не было шанса прийти в этот мир. Его мать сделала этот выбор за него. Считая этот мир слишком холодным местом и желая покинуть его, зачем она вынашивала этого ребёнка?

Наступило молчание. Сказать было нечего.

— Значит ты уезжаешь. Насовсем. — Это не вопрос. Она просто подтверждает то, что и так знает.

— Да.

Я бросил на неё взгляд. Слёзы скатывались по её лицу, она оплакивала потерянные жизни. Это образ Блисс будет последним, который останется у меня. Развернувшись, я ушёл. Уехал из Си Бриза. Уехал от счастья. Уехал от жизни, которую никогда не заслужу.

Подойдя к парковке, я заметил знакомый чёрный G-Wagon, который принадлежал моему отцу. Он вышел со стороны водительского места, а мой дядя Грант — со стороны пассажирского. Они оба посмотрели на меня, затем отец направился ко мне.

Когда его руки обняли меня, я снова стал пятилетним мальчишкой, а его объятия стали моим безопасным местом. Но в этот раз папа не мог облегчить мою головную боль.

— Грант отгонит твой внедорожник. Садись в мою машину, — хрипло сказал он. Ему тоже больно. Во всём виноват я. Я. И моя эгоистичная потребность в женщине.

Глава Двадцатая

БЛИСС ЙОРК

Казалось, будто мои эмоции воюют друг с другом, сражаясь за победу. Чтобы выяснить, кто из них сильнее. Не уверена, как вернулась с пляжа в свою квартиру. Я не помню. Мои мысли были наполнены болью, печалью, неверием, и я ничего не могла с этим поделать. Ничего не могла сказать.