Так интересно наблюдать, насколько наш менталитет отличается от американского. Надежда Павловна – настоящий питерский интеллигент, а потому не любит случайных знакомств.
– Ну что, кому тут надо сказать привет? Я никого не знаю.
– Главное, вы знаете Итана и меня. Как вам вчерашний спектакль?
– Ой, ты знаешь, очень примитивно… Посмеяться разок, а так… Тебе бы не понравилось.
В этом вся Надежда. Американское ей кажется примитивным, а все русское она боготворит. Когда-то я её спросила, почему же она не вернётся в Петербург. Сейчас в Америке её уже ничто не держало.
– Ты знаешь, а ведь меня теперь и в Питере ничто не держит. Всё-таки быстро привыкаешь к благам цивилизации.
– Я думаю, мне бы очень понравился спектакль. Я же скучаю по театру. На безрыбье, как говорится…
Я устала со всеми постоянно соглашаться, и мне приятно в кой-то веке сказать то, о чем я думаю. Хоть я и петербурженка (и безумно этим горжусь), но это не значит, что я должна относиться к другим культурам свысока. Совсем наоборот. Быть культурным человеком значит быть терпимым и толерантным. Ах, это слово! Помню, ещё в мои питерские годы, у мамы на работе была директива «все посвящать толерантности». Тогда мне это казалось совершенно очевидным и естественным. Где же те годы! Думаю, сейчас это понятие кажется почти что чужеродным.
– Музыки совершенно не было, – как ни в чем не бывало продолжала Надежда. – Юмор был очень примитивным.
– А моей соседке Джоан очень понравилось!
– Ну, она же американка, – подытожила моя собеседница, будто этим все сказано. Этим и правда многое сказано. Слишком многое для такого короткого слова.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ИЛИ НАКОНЕЦ-ТО
Мой первый настоящий бойфренд Дейв был американцем. Правда, родители его приехали из Китая, а он, его брат и сестра родились уже в Калифорнии. Когда мы встретились впервые, он только что прилетел с интервью в Чикаго.
– Я по профессии юрист. Хотел быть партнёром в одной компании здесь во Флориде, но они меня обошли, и я уволился. Теперь ищу возможности вернуться в Чикаго. Я там провёл последние двенадцать лет, и мне там очень комфортно.
Пока я размышляю, нужны ли мне отношения с парнем из Чикаго он заказывает утку, запеченную в трюфелях, или что-то в этом роде. Как помнится из классики, все шикарное почему-то обязательно должно быть запечено в трюфелях. А я беру самый дешевый суп. Хотя для ресторана, который Дэйв выбрал для свидания, такого понятия как «дешёвый» не существует. Я никогда не считала себя материальным человеком, совсем даже наоборот, но я действительно впечатлена роскошью и апломбом этого места. А суп – прямо-таки амброзия!
– Я не был в серьезных отношениях уже слишком давно… Дай посчитать… Да, пожалуй, уже больше десяти лет.
А еще знаешь, иногда я вижу окружающий мир как будто в разноцветных волнах. Это энергии, которые наполняют все вокруг… – продолжает Дейв. – Только ты не думай, что я сумасшедший. Просто мир гораздо разнообразнее, чем кажется на первый взгляд.
Дейв меня интригует. Мне нравится его безупречное чувство стиля. Я говорю, что сиреневый – мой любимый цвет – точь-в-точь как его рубашка. Он производит впечатление умного и глубокого человека. Я радуюсь нашей встрече, и пытаюсь произвести на него впечатление. Он много говорит о работе. Я спрашиваю его, счастлив ли он, и в чем смысл жизни. Он смотрит на меня удивленно.
– Давно мне не задавали серьезных вопросов. Дай подумать… Нет, не могу сказать, что я счастлив. А целью своей считаю возможность заработать много денег.
Ну вот, приехали. Ещё один американский капиталист.
– Но деньги мне нужны не для себя. Я хочу открыть благотворительный фонд, который будет спонсировать идеи, не нашедшие отклика в других организациях. Те идеи, которые, возможно, не приносят дохода, но благодаря которым человечество развивается и совершенствуется.
Ладно, это уже лучше – думаю я. Немножко идеалистично, но мне не до критики. Я боюсь себе признаться в том, что он действительно произвёл на меня впечатление своими утопическими идеями, определенной загадочностью и, конечно, своими дворянскими замашками. Всё-таки, к своему стыду, я оказалась обычной Золушкой в ожидании принца.
При прощании, я целую свою ладонь и прикладываю к его щеке. Я совершенно не знаю, откуда во мне родилось это движение. Он долго и пронзительно смотрит на меня. Моя машина подана, и я чувствую жгучий стыд за то, что не даю портье на чай. Я же говорила, бедность так легко не выводится.
Мне хотелось написать ему в тот же вечер. Но если вы не знаете американских правил свидания, то я вам открою страшную тайну: писать в тот же вечер нельзя ни в коем случае. Я не хотела его нечаянно спугнуть, а потому держалась аж до следующего вечера. У меня должен был быть концерт, и он об этом знал. Даже спросил, где можно купить билет. Но я в таких вопросах строгая – если пока ещё не знаю человека, то на свои концерты не зову. Представлять каждого своего поклонника Итану я считала лишним.