Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции

Все имеет не только следствия, но и причину. Как и всякое глобальное зло, неототалитаризм произрастает из весьма скромных предпосылок. Непосредственно все началось с концепции «суверенной демократии», предложенной как альтернатива жесткому авторитаризму. Оглядываясь сегодня назад, можно с уверенностью сказать, что любой жесткий авторитаризм имел бы гораздо менее разрушительные последствия для будущего России, чем тот иезуитский способ управления страной, который был выстроен командой Владимира Путина первого призыва в 2000-е годы.

Дилемма, с которой столкнулся Путин, придя к власти, состояла в том, что он должен был сворачивать демократические институты в обществе (действуя в интересах олигархии, сложившейся в 1990-е годы), оправдывая это необходимостью «защиты демократии». Это была инерционная политика, продиктованная слабостью режима, который не обладал в начальной фазе политическими ресурсами, позволяющими ему открыто посягнуть на мифы «славной» ельцинской революции. В обществе оставалось много ферментов революционного брожения, которые были совершенно неуместны на новом историческом этапе, но подавить которые открыто власть не решалась, поэтому курс был взят на то, чтобы не уничтожать демократические институты, а обезвредить их. Нужно было сделать общество устойчивым к любой критике власти, воспитать в нем иммунитет в отношении демократических механизмов, оставляя нетронутой внешнюю демократическую оболочку.

Те, кто немного знаком с медициной, знают, что в отношении борьбы с гипертонией существуют две противоположные стратегии. Отчасти гипертония (повышенное давление) вызвано активностью специфического ангиотензинпревращающего фермента (АПФ), который определенным образом воздействует на стенки сосудов, что может приводить к гипертонии. Одним из способов борьбы с этим злом является подавление данного фермента при помощи различных средств, называемых ингибиторами, но это не всегда срабатывает. Со временем был найден другой метод лечения – блокирование рецепторов в стенках сосудов, которые реагируют на фермент – возбудитель спокойствия, тогда количество свободного фермента в крови теряет свое абсолютное значение, так как организм его не замечает. На практике в сложных случаях приходится применять комбинированную терапию – отчасти подавлять фермент при помощи ингибиторов, отчасти – подавлять чувствительность рецепторов.

Суверенная демократия как раз и оказалась такой комбинированной терапией в лечении «социальной гипертонии» российского общества. Вместо того чтобы полностью изжить «фермент свободы», власть прибегла лишь к его «мягкому» ограничению при помощи «политических ингибиторов». Общественная дискуссия была вытеснена из массового информационного поля в интернет-резервации, политический метаболизм («обмен существ» во властных структурах) поставлен под контроль при помощи управляемых выборов, в правоохранительную систему ввели антидот из политически администрируемых судей. Но после этого общество в целом оставалось скорее живым, чем мертвым. По крайней мере, по сравнению с советской Россией содержание фермента свободы в крови общества было и остается очень высоким.

Можно было, конечно, сразу пойти на полное переливание крови в прямом и переносном смысле слова, но демиурги «суверенной демократии» выбрали иной путь – они сосредоточились на нейтрализации фермента свободы. Из электронных средств массовой информации был создан пропагандистский утюг, которым начали придавливать общественное сознание: сначала – мягким поглаживанием, после – прижимая мозги с «отпаривателем». У общества подавлялись рецепторы демократии, оно приучалось не реагировать на эксцессы режима, не обращать внимания на деградацию общественных и политических институтов. В этом и была главная фишка концепции «суверенной демократии» – хоть обкричись, все равно тебя никто не услышит.

Но была и проблема: чем более деструктивными становились общественные процессы, чем нагляднее была деградация властной вертикали, тем больше надо было нагревать пропагандистский утюг. «Дело ЮКОСа», «дело Магнитского», «Кущевка», «дело Сердюкова» – все это рушило авторитет власти и подстегивало фронду, которая на ожиданиях демократических реформ, обещанных Медведевым, вылилась в «болотное движение». Чтобы справиться с этими процессами, требовалось нечто особенное, общество надо было в буквальном смысле слова оглушить, сделать что-то такое, чтобы сознание сорвалось с тормозов. Конфликт с Западом стал необходимым условием выживания режима, и он начался строго по расписанию. Украина, конечно, повод, но далеко не причина. Кремль был заинтересован в конфликте, с его помощью он задвинул свой пропагандистский утюг прямо в мозги обывателю и стал разглаживать им все сохранившиеся еще к этому моменту извилины. В украинский конфликт вошел один народ, а выйдет из него совершенно другой. В этот момент и возникнет та самая псевдовключенность, которая отличает тоталитаризм от авторитаризма.