Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции

Возражая Портникову, я ссылался тогда на «случай Эренбурга». Эренбург был одним из самых часто поминаемых в нацистских медиа советских деятелей, степень ненависти к которому очевидно контрастировала с его весьма скромным статусом в советской иерархии. Этому были свои причины. Эренбург сыграл как пропагандист выдающуюся роль в формировании из немцев образа врага. Он перевел дискуссию из плоскости политической и идеологической в плоскость этническую и сформулировал простой и понятный сражающейся армии лозунг «Убей немца!».

Пять лет назад эренбурговская формула применительно к новейшей истории казалась мне бредовой фантазией. Сегодня она выглядит лейтмотивом политики в странах, подвергшихся спецоперации либо ожидающих своей очереди в списке тех, кто вскоре может стать жертвой таковой. Условно говоря, события достигли так называемой точки Эренбурга, когда все русское стало ненавистным для десятков миллионов украинцев, а также для десятков миллионов сочувствующих им жителей Европы, в первую очередь – в странах Балтии и Польше, где страхи сегодняшнего дня наложились на исторические обиды дня вчерашнего.

Можно как угодно относиться к этому неприятию «русскости» в любой ее форме, но уже невозможно не учитывать ее как данность. Соответственно, каждый русский в отдельности и любые российские организации (и тем более медиа), оказавшиеся по своему выбору или волею судьбы на территории стран, где такое отношение к «русскости» является доминирующим, обязаны учесть данное обстоятельство в своей практической деятельности или как минимум выработать в себе четкое и внятное к нему отношение.

Ошибка «резидентов». Многие эмигранты из России, становясь резидентами тех стран, где неприятие всего русского является государственной политикой, поддерживаемой значительной, если не большей частью населения, предпочитают не замечать прохождения этими странами «точки Эренбурга» и вести себя так, будто они «обычные европейцы», но просто им «немного не повезло с Путиным». К сожалению, это не так и в глазах остальных они не такие.

Граничащие с Россией страны, согласившись принять львиную часть новой русской эмиграции, в том числе и под некоторым давлением Евросоюза, не испытывают по этому поводу никакой радости. Сам факт увеличения «русского элемента» на их территории рассматривается ими в лучшем случае как фактор серьезного дискомфорта, в худшем – именно как угроза национальной безопасности. Качества и свойства души приехавших в расчет не принимаются, да в душу каждого приехавшего и не залезешь. А если это все накладывается еще и на глубокий конфликт между русскоязычной общиной и коренным населением, как это имеет место в Латвии, например, – ситуация становится крайне взрывоопасной.

В такой ситуации сама попытка сохранять свою «русскость» и тем более подчеркивать ее, претендовать на то, чтобы выражать самостоятельную, «русскую» точку зрения, выпячивать сохраняющуюся связь с покинутой Россией, воспринимается местным населением в штыки, а иногда и как оскорбление. Это именно то, что, на мой взгляд, стало реальной причиной скандала вокруг «Дождя»[113]. От телекомпании ожидали, что она будет русскоговорящим, но при этом латвийским по духу СМИ, т. е. будет транслировать точку зрения латышской общины на Россию, но на русском языке. Вместо этого «Дождь»* стал позиционировать себя де-факто как русское СМИ с «латвийской лицензией». Такая опция в меню возможностей нынешней русской эмиграции отсутствует.

Для Латвии и тем более для Украины Россия – это враг безо всяких нюансов. В этих условиях рассуждения, что хорошо и что плохо для России, а не для принявших эмигрантов и их организации стран, воспринимаются местными элитами с плохо скрываемым раздражением. Возмущает их и постоянное педалирование темы «будущего России». Какого будущего украинцы, например, могут желать России? Странно было бы ожидать от украинцев и их союзников по коалиции, чтобы они отнеслись к этому вопросу философски, а не предельно категорично.

Быть иль не быть? Очень многие (хотя далеко не все, конечно) европейцы и очень многие (также далеко не все) эмигранты из России дают сегодня разные ответы на сущностный вопрос: что делать с Россией?

Когда речь заходит о русской культуре как таковой, сторонников тотальной cancel Russia находится не так уж и много, хотя они и существуют. Тем не менее «Спящую красавицу» Чайковского как ставили в Лондоне, так и продолжают ставить, а новый сезон в La Scala, насколько я понимаю, открылся оперой Мусоргского, несмотря на бурные протесты части эмигрантов. Но когда речь заходит о судьбе русской государственности, ситуация резко меняется.

С каждым выстрелом в Европе увеличивается число людей, придерживающихся, пусть и негласно, мнения, которое я, естественно, разделить уж никак не могу, что «всем бы было комфортно», если бы России как государства вообще не было. Никакой – ни путинской тоталитарной, ни антипутинской демократической.