Советский Союз был еще русским по духу, но уже западным по форме государством. Репрессивный характер советской власти заставил последующие поколения рассматривать эту демократическую форму как нечто чисто внешнее и исторически случайное. Но она не была случайной. Она сигнализировала, что сущность советской власти еще не до конца раскрылась, что есть другой, пока еще невидимый пласт, которому суждено проявить себя позднее. Это медленное развертывание истинной и противоречивой сущности советской власти сформировало интригу русской политики XX века.
Сталинский террор имел настолько чудовищные масштабы, что стал восприниматься современниками как определяющая черта советской системы. Такая оценка, однако, не ближе к истине, чем утверждение, что якобинство есть суть буржуазной демократии Запада. Возникшая на волне трех русских революций политическая система не была либеральной, но она была демократией, несмотря на свое врожденное уродство.
Это была исторически первая форма русского демократического государства, «русской демократии». Демократичность советской государственности проявляет себя по мере того, как сходят на нет философия и практика террора. Не сталинский лагерь, а брежневский «развитой социализм» раскрывает природу советской политической системы.
Советская система – это демократия эпохи государственного капитализма. Подобно тому как в советской экономике в скрытом виде существовали рынок и капитал, в советской политике имплицитно присутствовали демократия и гражданское общество. Там можно найти, пусть в замороженном состоянии, и профсоюзы, и местное самоуправление, и общественные некоммерческие организации, и политическую партию (правда, одну, но это историческая случайность, могло быть и две, будь левые эсеры посговорчивее). Все вместе напоминало зимний компотный набор, где остекленевшие фрукты, смешанные в одной коробке, ждут своего часа, чтобы оттаять в крутом кипятке.
Монополии государства на рынке здесь соответствовала монополия государственной партии в гражданском обществе. Государственная партия поглощала, всасывала в себя все другие институты гражданского общества, выступая в качестве единоличного его представителя. Тем самым жизнь гражданского общества превращалась во внутрипартийную жизнь, а его отношения с государством сводились к отношениям с государством одной-единственной партии.
КПСС – самый важный и самый непонятый феномен советской эпохи. Эта сложная социальная организация самоопределялась как партия, что и стало причиной многих последующих заблуждений. Впрочем, для такого позиционирования были исторические причины. КПСС возникла на базе дореволюционной ленинской партии. Но последняя тоже мало походила на партию в демократическом ее понимании. Эта была партия «нового типа», своего рода эмбрион будущего политического строя в теле империи. После революции, когда большевистская партия была имплантирована в разрушенную государственную машину, она и вовсе потеряла признаки партийности. В известном смысле происшедшее напоминало операцию по внедрению «социальных стволовых клеток» в стареющую государственную ткань, что привело к ее омоложению и перерождению.
В возникшем на данной основе государственном механизме КПСС была чем угодно, только не партией. Это было «внутреннее государство», гражданский дублер государственных функций. Советская система была двухслойной, государство состояло как бы из двух частей – партийной и собственно «советской», находившихся между собой в сложном диалектическом взаимодействии. За первой были закреплены преимущественно политические функции, за второй – административные. Эти две ипостаси коммунистической государственности проникали друг в друга до такой степени, что были практически неразделимы. И все-таки они не совпадали.
Однако такая двойственность присуща любой современной демократии. Гражданское общество и политическое государство – две стороны одной медали, два проявления единой буржуазной власти. Гражданское общество в современной демократии – это тоже своего рода «внутреннее государство», механизм формирования политической воли, реализуемой впоследствии государственной властью. Гражданское общество и политическое государство в любой демократической системе неразрывно связаны между собой, но при этом никогда до конца не сливаются.
По своей политической сути КПСС была сублимированным гражданским обществом в стране с монополистической экономикой государственно-капиталистического типа. И если в западной демократии свободе рынка соответствует стихия гражданского общества, то в Советской России монополия государства в экономике получила отражение в иерархии отношений внутри гражданского общества.