– Тогда прошу за мной. – Маркус шагнул к двери, открыл ее и придержал, пропуская гувернантку вперед. Она проскользнула мимо, коснувшись его ног подолом платья. В этот момент он уловил ее запах: теплый, деликатный, чем-то напомнивший самый лучший летний день в Лондоне. Нет, не то: Лондон ужасно пахнет летом. Пожалуй, она напомнила ему летний день в зеленом пригороде. Маркус, сделав над собой усилие, стряхнул эту мысль и продолжил упражняться в «незамечании». Он старательно не замечал, как она поднимается по лестнице. На верхней ступени мисс Лили оглянулась и посмотрела на него с лимоннокислой миной. Кажется, скоро у него начнется изжога от этой кислятины.
– Куда мы направляемся, ваша светлость?
– В мою спальню, разумеется, – как ни в чем не бывало ответил Маркус. Двусмысленность сказанного приятно щекотала ему нервы.
Лимоннокислое выражение уступило место выражению глубочайшего потрясения. Маркус испытал облегчение, не обнаружив в ее потрясенном лице признаков страха.
– Я не могу идти с вами в вашу спальню, и вы об этом знаете.
– Если я только что сказал, что мы туда идем, я не мог об этом знать. Это же очевидно. Нам сюда, – добавил он, не дожидаясь дальнейших возражений с ее стороны. Она может спать голой, если хочет. Зачем он только об этом подумал – теперь она будет чудиться ему голой всю ночь, мешая спать! В любом случае она пойдет с ним туда, куда он ей скажет.
Маркус шел не оглядываясь, словно ни на йоту не сомневался в том, что она идет следом. Его спальня была в самом конце коридора, и все многочисленные герцоги Резерфорды с неодобрением смотрели на него со стен, видя в нем явные признаки вырождения.
«Я не просил производить меня в герцоги!» – хотел крикнуть им Маркус. Но, раз уж он герцогом оказался, стоит ли отказываться от тех привилегий, что дает титул? С паршивой овцы хоть шерсти клок, как говорится.
Маркус шагнул в свою спальню, спиной чувствуя близкое тепло тела Лили. Он прикрыл за ней дверь, просунув руку в тесный промежуток между дверью и ее спиной, и, не задерживаясь, направился к шкафу.
– Так, где же мои ночные сорочки? – сказал он, рассеянно похлопывая себя пальцем по губам. Маркус имел лишь примерное представление об их местонахождении, поскольку одежду для него готовил камердинер, и когда приходило время укладываться спать, сорочка уже лежала перед ним на кровати. Но Миллер – так звали камердинера – еще не заступил на пост, на что, собственно, Маркус и рассчитывал. Не потому, разумеется, что он желал остаться наедине с гувернанткой в спальне, а потому, что не хотел никому, включая своего личного слугу, давать повод для сплетен о герцоге и его гувернантке.
– Не стоит слишком утруждать себя поисками, – не без сарказма заметила гувернантка.
Маркус обернулся к ней и, приподняв бровь, спросил:
– Вы хотите сказать, что я не знаю, где находятся мои вещи, мисс Лили?
Она предпочла промолчать.
Между тем Маркус рывком выдвинул верхний ящик комода и, переворошив содержимое (он даже не подумал посочувствовать Миллеру, которому придется все снова аккуратно складывать), извлек ночную сорочку и повесил ее к себе на плечо. Он по-прежнему стоял к Лили спиной, когда почувствовал, что она, схватившись за тот конец, что был к ней ближе, потянула сорочку на себя. И тогда он повернулся к ней лицом. Их разделяла лишь его ночная сорочка. Эта фраза была бы уместна и при ином развитии событий – более для него предпочтительном.
– Спасибо, ваша светлость, – не поднимая глаз, сказала мисс Лили. – Я верну ее завтра. – Она потянула за свой конец, но Маркус стиснул свой конец сорочки в кулаке.
– В этом нет необходимости. У меня их много. И к тому же мне бы не следовало надевать ее на себя после того, как вы надевали ее на голое тело, вы не находите?
Ему почудилось или его слова действительно повергли ее в дрожь?
После этого Маркус разжал кулак, и Лили торопливо выхватила у него сорочку и, туго ее свернув, прижала к груди.
– Спасибо. А теперь, если позволите, я бы хотела проведать Роуз.
С этими словами она бросилась наутек, оставив Маркуса одного в раздумьях о двух особах женского пола, которых он только сегодня впустил в свою жизнь. И у него закралось подозрение – нет, он знал наверняка, – что его жизнь уже никогда не будет прежней.
Лили опрометью неслась по коридору, борясь с искушением уткнуться носом в заветный сверток. Искушение оказалось сильнее ее. Лили забежала к себе в комнату лишь затем, чтобы оставить там его сорочку, и тут же вернулась в коридор, а оттуда – в спальню Роуз.
Девочка лежала под одеялом, крепко обнимая новую куклу по имени Мэгги, а мистер Сопелкин, устроившись на приступке к кровати, старательно себя вылизывал.
– Она уснула через пятнадцать минут после вашего ухода, бедняжка, – сказала горничная по имени Этта. – Такая милая девочка!
– Спасибо, что посидели с ней.