Как Петербург научился себя изучать

Существование огромной полунезависимой ассоциации с аванпостами по всей российской территории должно было вызвать у молодого советского правительства двойственные чувства[232]. Во многих отношениях ситуация слишком напоминала проблемы с Пролеткультом в 1920 году. Наркомпрос в очередной раз оказался в сложных отношениях с целой армией добровольцев, которые, похоже, не всегда были готовы следовать указаниям государственных властей[233]. Будучи филиалом сначала Академии наук, а затем, после 1924 года, Главнауки, Центральное бюро краеведения являлось подразделением Наркомпроса. Оно получало финансирование через комиссариат и, теоретически, ему подчинялось. Однако на протяжении большей части 1920-х годов региональные общества краеведов оставались формально независимыми, неподконтрольными какому-либо конкретному правительственному ведомству. Центральное бюро могло консультировать их, но оно было создано не для того, чтобы командовать. Это был координационный совет, который использовал периодические издания, циркуляры и конференции для объединения географически разрозненных организаций. Вырванные из своей относительной изоляции, преобразованные в настоящее сообщество, местные краеведы стали более эффективными работниками культуры, но они также, возможно, начали напоминать независимую политическую силу. Поскольку число обществ росло и ширилось, а риторика движения становилась все более экспансивной, неудивительно, что краеведы начали привлекать внимание партийных и государственных чиновников.

Было бы ошибкой повторять нападки властей периода чисток и изображать краеведов 1920-х годов оппозиционерами, всерьез интересующимися политикой. Однако стоит отметить, что иногда они проявляли склонность как к независимому мышлению, так и к скоординированным действиям. В период растущей централизации краеведы часто выступали за разнообразие и скромную региональную независимость. Многие хотели верить, что революция освободила регионы от произвола голодных столиц, чтобы они могли наконец развивать свою собственную культуру. Анциферов, перешедший после закрытия Экскурсионного института на работу в Центральное бюро, кратко выразил эту точку зрения в статье 1927 года:

Революция, сокрушившая централистическую империю, создала Союз Республик, в котором ярко обозначилась тяга к децентрализации культуры. Возрождение национальных культур, даже самых примитивных, является интересной чертой нашей эпохи. И русские области не могли, конечно, остаться незатронутыми общим движением, и у нас пробудился интерес к областным культурам. Великая территория бывшей Российской империи ожила во всех составляющих ее частях. Можно верить, что новая культура, в условиях бытия созданного Революцией Союза, будет слагаться по федеративному типу. Зарождается целое, которое сможет развиваться при гармоническом развитии своих частей. В наметившемся процессе крупную роль должно сыграть краеведческое движение[234].

В принципе Анциферов не говорит здесь ничего столь уж шокирующего или оригинального: заявления о региональной и этнической независимости регулярно всплывали на поверхность на протяжении всего советского периода. Однако казалось, что в 1920-х годах российские краеведы были готовы перейти от слов к делу, сопротивляясь, когда Москва заявляла о своих новых прерогативах. Например, в 1925 году, когда провинциальным организациям было приказано передать в Центрархив все свои архивные материалы, включая в некоторых случаях папки, необходимые для повседневной работы, краеведческие журналы громко запротестовали, и многие энтузиасты были арестованы за неподчинение [Хорхордина 1994: 124–132][235]. Что еще важнее, Центральное бюро краеведения оказалось удивительно стойким оплотом сопротивления централизации. Многие члены движения почти до конца 1920-х годов упорно продолжали отстаивать право местных краеведов выбирать проекты на основе своих личных исследовательских интересов, а не потребностей государства, несмотря на растущее давление со стороны государственных, партийных и плановых органов. В результате бюро постепенно втянулось в конфликт, который в какой-то степени разыгрывался по знакомой социокультурной модели: как рыцарский поединок между соперничавшими столицами России.