Как Петербург научился себя изучать

Примирительный тон этого заявления помог завершить Шестую сессию на дружественной ноте. В долгосрочной перспективе, однако, это не привело к каким-либо существенным практическим изменениям. На протяжении 1926 и 1927 годов поляризация в Центральном бюро представляла собой растущую проблему. Судя по регулярным сообщениям, публикуемым в прессе, неопределенный статус московского отделения оставался главным яблоком раздора. В декабре 1927 года в бюллетене Третьей всероссийской конференции по краеведению была опубликована статья Пинкевича, в которой подробно излагались претензии московской фракции. Пинкевич отметил, что московские делегаты, «обреченные на бездеятельность» Второй конференцией, в конечном итоге решили вновь по собственной инициативе открыть московское отделение, надеясь таким образом устранить ряд организационных «неудобств». Они хотели предоставить региональным краеведам, приезжавшим в Москву по делам, доступ к бюро, а также обеспечить равномерное развитие движения в каждой из столиц страны[247]. Хотя «большинство присутствовавших москвичей» с энтузиазмом приняли участие в работе филиала, «общие условия», в которых ему приходилось работать, по словам Пинкевича, оставались «неблагоприятными». Поскольку стихийно воссозданный аванпост не имел никаких юридических полномочий, центральные органы не могли вести с ним переговоры и автоматически направляли все запросы в Ленинград. Московское отделение не обладало правом голоса при распределении бюджета и не могло направлять представителей в другие регионы для установления связей или участия в конференциях из-за нехватки финансовых ресурсов. У него был только один сотрудник, получавший зарплату, который занимался всей корреспонденцией и ведением документации. Самое главное, что «совместная работа» и «визиты», обещанные на Шестой сессии, на самом деле так и не осуществились: президиум Центрального бюро ездил в Москву только дважды, в двух других случаях одному члену московской группы удалось появиться на встрече в Ленинграде[248].

Доклад Пинкевича звучал как призыв к сплочению, собиравший войска перед решающим сражением. Третья всероссийская конференция по краеведению открылась 11 декабря 1927 года, во время XV съезда партии. Делегаты более крупного форума были в процессе принятия директив по разработке Первого пятилетнего плана, вся Москва отозвалась призывами к «победе на культурном фронте как непременному условию, обеспечивавшему проведение в жизнь очередных задач индустриализации, рационализации и дальнейшего вовлечения масс в дело социалистического строительства»[249]. Поэтому неудивительно, что в текущей повестке конференции краеведов прозвучали похожие идеи. В почетный президиум Третьей конференции были назначены М. И. Калинин, А. И. Рыков, И. В. Сталин, А. В. Луначарский, Н. К. Крупская и М. Н. Покровский. Крупская предстала перед делегатами и произнесла ободряющую речь[250]. Председатель Центрального бюро Ольденбург решил сослаться на болезнь и остался дома в Ленинграде, что вызвало подозрения. Он отправил длинную телеграмму, где страстно защищал приоритет академических ценностей на фоне механистических требований уделять больше внимания производственным проблемам[251]. В то же время он, по-видимому, подал официальное заявление об отставке. Ольденбург утверждал, что его обязанности постоянного секретаря Академии наук не оставляли ему времени для второй должности[252].