Как Петербург научился себя изучать

С июля 1917 по июнь 1918 года художественно-исторические комиссии представили первоначальный план проведения работ по защите царских резиденций в окрестностях Петрограда. Вскоре после этого комиссии стали вытесняться другими организациями, с некоторыми из которых произошло слияние в единое целое. Однако в течение короткого периода времени комиссии играли чрезвычайно важную роль как в сохранении культурных ценностей прошлого, так и в принятии решения о том, как они будут представлены российскому населению. Почему члены комиссий Головина так быстро согласились сотрудничать с Луначарским? Почему они не бойкотировали большевистский режим, как многие другие правительственные чиновники и представители интеллигенции? Довольно многие члены комиссий, и прежде всего Верещагин, были выходцами из богатых или аристократических семей и придерживались относительно консервативных политических взглядов[90]. У них не было естественных причин сочувствовать большевикам, поэтому, когда они начали сотрудничать с новыми властями в первые послереволюционные дни, это стало неожиданностью для многих. В июне 1918 года Вейнер предпринял запоздалую попытку объяснить мотивацию решения членов комиссий:

Когда, тотчас после октябрьского переворота, мы начали работать по охране памятников искусства и старины, мы не задумались пойти на сотрудничество с чуждой нам партией, так как задачи этого дела считали стоящими вне политики и знаем, с другой стороны, <…> здесь никакая последующая деятельность, никакой самый напряженный труд не вернут погибшего[91].

Описанное Вейнером общее отношение к власти, выражавшееся в готовности сотрудничать даже с несимпатичным политическим режимом в интересах краткосрочных целей сохранения памятников, было во многом типичным для старых защитников старины Петрограда. Людям, которые когда-то сотрудничали с журналами «Мир искусства» и «Старые годы», нравилось думать о себе и о движении, которое они возглавляли, как об «аполитичных»[92]. Они гордились тем, что не принимали чью-либо сторону, никогда не привязывали себя к определенной политической партии или идеологии. В дореволюционную эпоху ведущие защитники реликвий прошлого часто подавляли свое отвращение к царскому правительству и соглашались на официальные должности, назначения в комитеты и материальную помощь, когда считали, что это отвечает интересам их дела. Точно так же в хаосе, последовавшем за отречением царя весной 1917 года, защитники старины в целом отказались выбирать чью-либо сторону. Хотя, без сомнения, естественные симпатии большинства собравшихся 4 марта в петроградской квартире Горького были на стороне Временного правительства, они решили направить делегации с примерно одинаковыми призывами как к этому учреждению, так и к его сопернику – Петроградскому совету рабочих и солдатских депутатов. После октябрьского переворота многие защитники наследия старины, даже если им не нравился новый большевистский режим, снова относительно быстро начали с ним сотрудничать[93].

Поскольку они встали на сторону большевиков в то время, когда режим все еще остро нуждался в квалифицированных специалистах, многие защитники реликвий Петрограда в первые послереволюционные годы занимали довольно важные посты. Бенуа, Верещагин, Тройницкий и Вейнер – все они работали в различных комиссиях при Народном комиссариате просвещения и помогали управлять крупными культурными учреждениями в период Гражданской войны[94]. Благодаря этому им удалось провести целый ряд значительных реформ, исходя из предложений, неоднократно выдвигавшихся в течение предыдущих двух десятилетий на страницах «Мира искусства» и «Старых годов». Бенуа и его друзья работали над повышением стандартов городского планирования, реставрации и музейного кураторства. Как члены новых комиссий по сохранению памятников старины, организованных Наркомпросом, они старались, насколько это было возможно, защитить от разрушения и отдельные здания, и исторические районы столицы, одновременно способствуя улучшению жилищных и санитарных условий.