Как писать в XXI веке?

Узел драмы — дома у пруда, в которых надо увидеть неочевидные овалы. Надо будет назвать его просто — «Пруд в деревне Велье», и тут же каким-нибудь стихотворением объяснить, как его можно увидеть сложно, в пятнах. Так разрыв конфликта между примитивным сюжетным прозаическим видением и глубоким поэтичным взглядом на игру пятен будет выражен и разрешен максимально ярко.

Кризис «очевидного» взгляда — это та самая квадратная река, где ее углы и похожую неровность леса увидеть легко, после чего картинка становится лицом крокодила, где роль глаз играют два темных дерева, удачно посаженные по краям серой излучины. Назвать надо «игриво», например: «Река улыбается. Крокодила видите?» И для тех, кто не видит, приложить рядом на стене карандашный эскиз, демонстирующий крокодилью рожу.

Начало истории? Обманка. Нечто простенькое, вроде горизонтального пейзажа, на котором пара сорок летит по облачному небу над полем со стогом сена сбоку. Назвать надо примитивно «Сороки», чтобы зритель ни о чем поначалу не догадался.

Что в конец истории? Ну, вон ту яркую картину, где белый до золотого храм стоит на фоне насыщенно-синего неба, с которым сливаются темно-синие кипы деревьев на заднем плане. Там такие дивные цвета, что думать не хочется, поэтому назвать надо как-нибудь так: «Белое на синем. Просто наслаждайся».

А в самый конец мы поставим небольшой горизонтальный пейзаж, где серые облака на небе не отражаются в более бледной серой реке. Назовем скупо: «Не отражает», и просвещенный к тому моменту зритель сможет помедитировать над смыслом отражения в его сознании очевидных и скрытых сюжетов и форм.

Что будет до и после кризиса истории, как мы подведем зрителя к пониманию, что внешний сюжет картин — обманка, и как направим его на верный путь «истории пятен»? После — тот самый пейзаж с «дребезжащими» облаками, устремляющимися в прогал леса.

До — нужна пара картин, в которых мы с помощью контраста подписи и изображения покажем зрителю, что он не видит то, о чем мы с ними говорим. Что тут можно поставить? Вон тот печальный пейзаж с хибарой у реки, который так и тянет назвать «Дом русалки». И вот эту одинокую березу на идущей наискось слева направо дороге, которую так и хочется продолжить, чтобы увидеть хоть какого-то путника. Это, раз уж нас повело на сказки и юмор, будет называться «Иван-царевич ушел».

Вон два «обратных» квадратных картона: на первом — пастельное поле во «фрактальных» мягких всполохах цветов занимает почти весь лист, а наверху примостились домик в полоске леса и горизонталь неба. Другой, изумительной красоты, почти полностью занят панорамой роскошных, пышных, белых облаков, из которых вниз, на узкую полоску светло-зеленой земли с парой скоплений ярко-зеленых деревьев льются две полосы белого дождя. Эту пару ставим перед узловым моментом истории, ибо она очевидно — «в рифму», а белые облака на белом небе требуют от зрителя уже полного эстетства в восприятии.

Как назвать? «Фрактальное поле» и «Белое на белом», у нас ведь история пятен, и в таком виде эта пара дает очевидное усложнение сюжета и мышления зрителя, требуемое перед узлом нашей поэтической драмы. А тот неконтрастный пейзаж в пастельных тонах поставим прямо перед этой парой, чтобы показать, как с помощью обычного тумана легко размываются границы между автоматически выстраиваемым нашим мозгом сюжетом и формой. Назовем мы эту картину двух разных берегов реки парадоксально — «Расстояние между одним и тем же. Фрактальное подобие», чтобы зритель сделал на ней значимое усилие и «перевернул» свое зрительное восприятие и воспринял пастельное поле во всей красе. И кстати, надо бы дать на стене при картине бумажку с определением фрактала для непосвященных. И лучше, если бумажка будет «под крышкой» другой бумажки: приподнял — прочел. Интерактивная динамика — часть игры, это хорошо и для умников, и для обычного зрителя. Все развлекутся и разомнутся, а заодно подойдут ближе к картине и, может быть, что-нибудь еще разглядят.

Вернемся к узлу, для которого нужен стих, демонстрирующий и интегрирующий разрыв между прозой очевидного и поэзией пятен. Ну, учитывая, что в начале истории у нас стоит дом русалки и дорога, по которой ушел Иван-царевич, а восточную интеграцию смыслов хорошо делать с помощью хокку, выходит такой стишок, предлагающий перестать смотреть на сюжет и начать смотреть на формы:

Иван-царевич
Ушел. Русалка в доме.
А это — хокку.

Картина с вязами над Петровским тоже нуждается в стихотворной подписи, но она уже ведет к развязке, поэтому мы не столько разыгрываем зрителя, сколько играем с ним, все больше оказываясь «на одной стороне площадки», поэтому пишем — в рифму и без:

В Петровском
С отскоком:
От того, что видишь,
К тому, в чем смысл.

Опустив детали доработок, все стихотворение в итоге представляет собой сочетание верлибров, хокку и рифмованных стихов, — и выглядит так:

Не о деревьях

1. Сороки.

2. Гостевой домик.

3. Дом хранителя Петровского.

4. Дом русалки.