Как почувствовать одиночество

Внимания от Ульяны мне всё ещё хотелось, но я понимал, что такое сострадание мне только вредит. Словесное сострадание, оно как жалость. Но если жалеешь себя, то поселись жить в музей. По моему разумению, настоящее сострадание должно проявляться в участии. Не в «какой бедняжечка!», а в «чем я могу помочь?». По крайней мере, я стараюсь никого не жалеть, но если есть возможность помочь не в ущерб себе, то я это делаю. Но, чёрт, как же хотелось тогда быть хоть немного ближе к той девушке, которой я посвятил когда-то часть своей жизни. И это оказалось важным, ведь человек человеку, в первую очередь, человек. А потом уже кто-то близкий или просто безынтересный прохожий. Но человек состоит из одиночества, и, увы, не только он решает, насколько близко с его одиночеством может соприкоснуться другая Вселенная, то есть другой человек. И самое обидное, что на эти, никому, собственно говоря, не нужные соприкосновения, уходит время. Жизнь состоит из этого самого времени, которое, к сожалению, иногда тратится впустую. А время не любит когда его убивают. И, когда-нибудь, потом, его может не хватить на что-то важное.

Но единственное, чем я занимался, так это нещадно убивал время.

Пока я не ездил к врачам в гости и не видел короткими обрывками тревожные сны, я смотрел телевизор. Лёжа на одном боку, на другом лежать было пока невозможно. И смотрел я все дни сериал «Папины дочки». Днём крутили старый сезон, вечером показывали новый. По восемь серий в день. Наверное, я тупел, потому как не так давно купленные книги Гёссе, Достоевского, Кинга, и, прости Господи, Минаева, валялись в углу и покрывались пылью. Мозг я постарался отключить, вникая в весёленький сюжет комедийного сериала, персонажи которого меня серьёзно увлекли. Я даже начал беспокоиться, а не пропали ли у меня чувства по отношению к этому миру? Сериал был весёлым, но я ни разу не засмеялся, не улыбнулся. Моими глазами смотрело равнодушие. «И к хоккеисту жена сбежала» (с)

Как-то позвонил друган Серёга по кличке «Серёга». У всех же есть друг Серёга, ведь правда? Он откуда-то слышал про мои проблемы со здоровьем, но не знал, как начать разговор. Он спросил:

— Ну, как, тебе там ногу резали? Что-то вытащили?

— Да, блин! Вытащили! Велосипед!

Потом мы немного поболтали, посмеялись даже. Съездий на рыбалку, только удочки не бери — сломаешь на х…!

А после вечернего телефонного разговора на меня вновь обрушилась пустота. Полумраком комнаты, тикающими часами, проезжающими за окном автомобилями. Телевизор продолжал вещать что-то яркое, но за это взгляд цепляться уже не хотел. Взгляду это уже было не интересно. И эта пустота так давила, вместе с болью на пару, что хотелось убежать от неё. Но сил на побег не было.

Ночь была очень долгой. Под покрывалом было жарко, без покрывала холодно. А от обезболивающих таблеток неприятно болел живот. Стонала и рана. И на ноге, и в душе. Постоянно смотрел на телефон, не ощущая движения времени. Пищал комар. Мерзко так, противно. Пищал, садился на руку, на лоб. Но не кусал.

Сколько уходит сил

Сквозь сито равнодушия.

Чужого внимания просил,

Но меня не слушали.

Но в бездне одночасья,

Грелся тёплым взглядом.

Как мало надо для счастья,

Таким ползучим гадам

Растоптанным в пыли

Своих собственных слов…

Все промолчали, и ушли,

Не слыша сердца зов.

А взаперти душа,

Зачахшая, больная,

Пытается не мешать,

Тихо себя истязает.

Запуганная, она боится,

Несправедливого оскала.

И чередуются чужие лица,

Своих вот только мало.

Свет уходит из рук

В темноту очерствевшую.

Прошу, помоги мне, друг,

Прогони тоску оху… шую.

Душа скулит: молю!

Надеясь молчание разрушить.

Но слышно лишь тишину.

Только она умеет слушать.

Кое-как наступило утро. Я вступил в него не свежим и не выспавшимся. Автобус отвёз меня в больницу, мне стандартно сделали два укола и я побрёл на второй этаж, занимать очередь к врачу. Сегодня было достаточно людно, и я боялся не успеть на дневной сеанс сериала «Папины дочки».

И ещё я вчера забыл подзарядить телефон, и он разрядился. А ехать без музыки домой для меня было смерти подобно. И я выключил плеер и вернулся в реальный мир. Реальный мир попросил своего внимания.

Но очередь к этому врачу была не такой, как к терапевту в поликлинике. Здесь не было пенсионеров. Впрочем, людей моего возраста тоже почти не было. Но были люди, которым за тридцать, за сорок лет. Почти все сидели в каком-то сосредоточенном молчании. Я стоял в своём любимом углу, и мне стало страшно. Тут люди другие, и болезни у них другие. И моя болезнь вполне серьёзна.