Аннабель сидела в самом конце зала рядом с баронессой, которую он едва знал. Ни одна из женщин, вероятно, ни слова не понимали по-немецки. Нужно было напечатать перевод песен для гостей. Ему вдруг показалось очень важным, чтобы песни ей понравились.
Кэролайн заняла соседнее место, окутав Себастьяна своим ароматом.
Он подавил желание оглянуться.
Его охватила редкая вспышка гнева. Когда он стал достаточно взрослым и смог здраво рассуждать, то обнаружил, что половина социальных обычаев и ритуалов лишена смысла. Конечно, Себастьян продолжал им следовать, но ещё никогда эти мелкие ограничения не раздражали его так сильно, как сейчас, потому что запрещали ему сидеть рядом с желанной женщиной в своей собственной музыкальной комнате. Вокруг него люди скрипели стульями и шаркали каблуками по полированному деревянному полу, кашляли и сопели не в силах усидеть на месте.
Наконец, появились пианист и две певицы с голосами сопрано и меццо-сопрано, которые называли себя: «Божественный дуэт».
Шум затих. Раздражение осталось. Дуэт, несмотря на их нелепое название, пел великолепно, казалось, их голоса без усилий взмывали ввысь, а потом устремлялись вниз, передавая всю гамму человеческих эмоций от меланхолии до радости. И всё же его разум отказывался сосредоточиться на мелодии. Себастьян поглядывал на часы над камином за спиной пианиста и остро ощущал присутствие Аннабель, сидевшую пятнадцатью рядами позади.
Он посмотрел на часы в общей сложности четыре раза.
Без четверти два закончилась последняя песня.
Без тринадцати минут аплодисменты стихли, и все направились к выходу.
По дороге к дверям его то и дело останавливали гости, желая перекинуться парой слов, занять всего секунду его времени, но в итоге отнимая драгоценные минуты. Затем путь ему преградила внушительная грудь маркизы Гэмпшир. Пока он покорно обменивался любезностями с почтенной дамой, в общем потоке людей мимо него прошла Аннабель.
Она не удостоила его даже взглядом.
— Вам понравился концерт, дорогая? — громко спросила маркиза Кэролайн, всё ещё стоявшую рядом с ним.
— Вполне, — ответила графиня, — подумать только, из-под пера степенного и мужественного немца вышло нечто настолько милое.
Себастьян вдруг понял, что хмуро уставился на графиню.
Она вопросительно подняла тонкие брови.
— Я полагаю, — медленно произнёс он, — что у них тоже есть чувства. У немцев.
В её глазах появилось слегка озадаченное выражение. Затем она виновато пожала плечами.
Когда Себастьян снова поднял глаза, Аннабель уже исчезла из виду.
Он опаздывал, чего за ним никогда не водилось. Приближаясь к лабиринту, ему приходилось заставлять себя идти степенной походкой. Когда, наконец, впереди показался вход, Себастьяна захлестнуло облегчение. Она ждала его возле статуи льва в своём новом пальто и той же самой шляпке, которую всегда носила. Вместо этой коричневой, невзрачной вещицы он накупил бы ей дюжину новых головных уборов.
— Мисс Арчер. — Он приподнял цилиндр в знак приветствия.
Она сделала реверанс. Её щеки раскраснелись, но причиной этому вполне мог быть холод.
Себастьян предложил ей руку.
— Вы не составите мне компанию на прогулке?
— Ваша светлость…
— Монтгомери, — поправил он.
Она выгнула бровь.
— Ваша светлость?
В ответ он тоже выгнул бровь.
— Я полагаю, что в сложившихся обстоятельствах мы можем не придерживаться этой формальности.
У неё перехватило дыхание.
Неужели Аннабель собиралась притвориться скромницей и отрицать обстоятельства. Исключено. Его ладони всё ещё помнили округлые формы её тела, Себастьян мечтал вновь ощутить их вживую, и очень скоро ему представится шанс.
Наконец, она взяла его под руку.
На долгое время между ними воцарилась тишина. Пока Себастьян вёл Аннабель по лабиринту, их сопровождал только хруст промёрзшего гравия под ногами.
Что за абсурд!
Себастьян отговорил Великобританию от торговой войны с Османской империей. Теперь же он не знал, с чего начать.
— Вы играли здесь в детстве?
Аннабель пристально смотрела на него, в её тоне появилась какая-то новая игривая нотка. Себастьян не сразу нашёлся что ответить.
— Нет. Никогда.
Ответ её явно удивил.
— Как можно удержать ребёнка вдали от лабиринта?
На людях его мать вела себя холодно и невозмутимо, но приходила в тихий ужас от выходок мужа. Она твёрдо решила, что её сын будет совсем другим.
— Что вы думаете о музыке Мендельсона? — вместо ответа на вопрос спросил Себастьян.
На её губах заиграла лёгкая улыбка.
— Признаюсь, «милой» её назвать нельзя.
— И правильно, — сказал он, — потому что это совсем не так.
— Я не поняла ни слова, но музыка была такой… трогательной. Будто задела во мне… — Она замолчала на полуслове, внезапно осознав, с каким восторженным энтузиазмом описывала свои эмоции.