Дмитрий и Людмила решили узнать, есть ли прямая связь между количеством солнечного света, получаемого лисами, и их готовностью к спариванию. В течение осени Людмила и ее помощницы подвергали «элитную» и контрольную группы лис воздействию света на два с половиной часа в день дольше, чем было характерно для этого времени года. Тогда они еще не умели напрямую определять уровень мелатонина у животных: только-только разработанная процедура была технически сложной. Однако Людмила могла измерять уровень половых гормонов, что было гораздо проще. Выполнив необходимые анализы, она и ее команда установили, что в принципе увеличение светового воздействия вызвало повышение гормонального уровня у животных обеих групп, но гораздо сильнее этот эффект проявился у «элитных» лис. Более того, он наблюдался не только у самок, но и у самцов – у них до этого никаких серьезных изменений в физиологии размножения не отмечали. У некоторых исследованных животных уровень гормонов был так высок, что они были готовы к спариванию прямо в момент обследования, и опять-таки это касалось как самок, так и самцов: еще одна важная новость, которую дал эксперимент с лисами. Теперь Людмила могла напрямую проверить, могут ли ее подопечные приносить потомство два раза в год, как это свойственно многим одомашненным видам. Она тщательно подобрала партнеров для спаривания, но увы, ни одна из самок не забеременела. Судя по всему, высокий уровень гормонов был важным, но не единственным фактором, определяющим успех размножения. И все же это было замечательное открытие. Выяснилось, что самки, течка у которых наступает раньше
Сотрудница института Лариса Колесникова специализировалась в этой области, но даже она не владела современными методами измерения уровня мелатонина. Дмитрий предложил ей войти в состав группы, проводящей эксперимент с лисами, и освоить необходимую методику. Она должна была отправиться за границу и пройти долгую, продолжительностью в несколько месяцев, стажировку. Задача показалась Ларисе увлекательной и дающей шанс сделать важное открытие. Не меньше ее привлекала и возможность тесного научного сотрудничества с Дмитрием Беляевым. «В работе с ним, – вспоминает Колесникова, – была какая-то особая притягательность… она помогла мне преодолеть все мои страхи»{76}. Итак, Лариса согласилась. Но отправить ее за рубеж было очень непросто: предстояло добиться разрешения на такую поездку и найти деньги для оплаты стажировки. Несмотря на изоляцию, в которой оказались советские ученые после Второй мировой войны, и на относительную нехватку средств, Беляев твердо решил не отставать от достижений мировой науки. Как директор крупного научного учреждения он имел достаточно возможностей для этого, и ему удалось направить Ларису на стажировку в США, в Медицинский центр Университета Сан-Антонио. Именно там проводились самые современные исследования, связанные с изучением мелатонина.
На этом трудности не заканчивались: освоение техники определения уровня гормона было только частью задачи. Ларисе предстояло брать у лис пробы крови не только днем, но и поздно ночью, и делать это не когда-нибудь, а в конце января, перед самым началом нормального для вида репродуктивного периода. Предполагалось, что именно тогда должны происходить существенные изменения уровня мелатонина. Брать пробы днем не слишком трудно. Другое дело – заниматься этим морозными сибирскими ночами, когда температура может падать ниже –40°С… Лариса старалась не думать об этом, а сосредоточиться на красоте зимней ночи, на том, как ложится на сугробы лунный свет, окрашивая их, как она вспоминает, «в лиловые, голубоватые и пурпурные тона». Ей оставалось только восхищаться зрелищем звезд, «таких далеких, невероятно далеких»{77}. Но были и другие сложности. В одиночку, без помощи работниц фермы, брать пробы было невозможно. Им уже случалось помогать исследователям, когда у лис измеряли уровень гормонов стресса, но те пробы брали исключительно днем.
В основном на ферме трудились женщины, и у них были семьи, нуждавшиеся в их заботе. Лариса должна была просить их в течение двух недель проводить на работе поздние часы, с одиннадцати вечера до двух часов ночи. Она с нежностью вспоминает, что «ни одна из работниц не пожаловалась на то, что ей надо укладывать детей спать или готовить на завтра обед. У них был девиз: “Мы придем и все сделаем, если так нужно для науки”».