Беляев понимал: многие биологи сочтут, что он заходит слишком далеко в попытках распространить свою концепцию дестабилизирующего отбора на эволюцию человека, но это не могло его остановить. Он никогда не забывал о долге ученого и был готов принять на себя некоторый концептуальный риск: время покажет, прав он или нет. Затем Дмитрий Беляев высказал предположение, что рассмотренная им комбинация новых способностей могла облегчить переход к высокосоциальному образу жизни. Овладев ими, ранние люди могли образовывать довольно большие сообщества, вырабатывать различные обряды, включая религиозные ритуалы, а также создавать произведения искусства, которые становились все более изощренными, наподобие огромных настенных росписей, найденных во Франции в пещерах Ласко и Шове. Люди научились изготавливать одежду, их язык стал сложнее. «Социальная среда, – говорил в своем выступлении Беляев, – созданная самим человеком, стала для него новой экологической средой». В докладе он предположил, что «в этих новых условиях отбор требовал от каждого индивидуума новых качеств, а именно готовности подчиняться установленным правилам и традициям общества. Это был самоконтроль социального поведения». Эти «новые качества» дестабилизировали систему, происходил отбор по совершенно новым формам поведения, которые, как считал Беляев, возникали путем изменения экспрессии генов. И здесь он наконец добрался до ключевой аналогии между одомашниванием животных и самоодомашниванием человека.
Селективное преимущество получили те люди, которые лучше справлялись с новыми вызовами, могли сохранять спокойствие, хладнокровие и собранность, а не отвечали на перемены вспышкой агрессии. «Едва ли можно сомневаться, – размышлял Беляев, – что “слово” и его значение стали для человека гораздо более сильным стрессовым фактором, чем удар дубинкой для неандертальца»{93}. Отбор по критериям хладнокровия и выдержки оказал, по мнению автора, примерно такое же воздействие на человека, как отбор по признаку спокойного поведения у чернобурок. Как и в случае с другими одомашненными видами, такой отбор привел к снижению уровня «гормонов стресса», что выразилось в удлинении ювенильного периода, характеризующегося относительно безмятежным и неагрессивным поведением. Как и другие доместицированные виды, мы обрели способность размножаться круглый год. По сути, мы, люди, всего лишь одомашненные приматы, причем мы одомашнили самих себя. И этот процесс самоодомашнивания дополнительно ускорялся за счет полового отбора – люди предпочитали выбирать в качестве партнеров наименее агрессивных особей{94}.
Недавно приматолог Ричард Рэнгем предположил, что схожий процесс самоодомашнивания мог происходить у карликовых шимпанзе (бонобо,
Бонобо живут очень мирной, так и хочется сказать «райской», жизнью. Их социальные группы основаны по принципу «деления-слияния» (fission-fusion society) и полностью матриархальны – образуются за счет союзов между самками. Если самец играет какую-нибудь роль в такой группе, то исключительно потому, что это дозволяется самками. Почти все время карликовые шимпанзе проводят в играх. Они охотно делятся пищей, даже с чужаками. Отношениями внутри группы управляет секс, причем чаще всего не в форме спаривания между самцом и фертильной самкой. Совершенно обычен однополый секс между самками, так же как и сношение между старой и молодой особями, включающее поцелуи, оральные ласки и прикосновение к гениталиям партнера (как в гомо- так и гетеросексуальной паре). Как пошутил приматолог Франс де Вааль: «Бонобо ведут себя так, как будто начитались “Камасутры”, они практикуют любые позиции и действия, какие только можно вообразить»{96}. Эти половые контакты скрепляют группы карликовых шимпанзе. Их используют вместо приветствия, в качестве игры, а также для разрешения возникающих конфликтов. В этом отношении бонобо резко отличаются от своих близких родственников – «больших» шимпанзе.
Сообщества «больших» шимпанзе строго патриархальны; самцы жестко доминируют над самками и постоянно борются друг с другом, чтобы подняться вверх по иерархической лестнице. Секс служит исключительно продолжению рода. Самцы шимпанзе часто формируют союзы, но, в отличие от коалиций между самками бонобо, их альянсы обычно нацелены на агрессию по отношению к членам других групп. У бонобо тоже случаются трения при межгрупповых контактах, но чаще всего они проходят вполне мирно и даже сопровождаются копуляциями. Каким же образом эти два ближайших генетических родственника выработали столь несходные формы социальных отношений? Этот вопрос Рэнгем и Хэйр считают ключевым.