Как провести медовый месяц в одиночестве

Я киваю. Малышке Райли всего три недели и четыре дня, но она уже самый симпатичный ребенок. Я не часто видела ее и ее мать: только чтобы вернуть Зигги, а потом завезти несколько порций еды и большой пакет продуктов в течение первой недели. Бекки — та самая, которая хочет встретиться в это воскресенье, чтобы не спеша прогуляться по парку. А под "медленно", как она написала в своем сообщении, я подразумеваю "в темпе улитки".

— Да. Она пойдет с нами, — говорю я.

— Уверена, что Бекки не будет возражать, если я останусь у нее ночевать?

— Уверена. Она очень хочет с тобой познакомиться.

— А, — говорит Филипп. — Это будет тест. Мне стоит бояться?

Я ухмыляюсь ему.

— Не волнуйся, ты пройдешь его с блеском.

Его большой палец начинает медленно водить по моему обнаженному бедру.

— Ты рассказывала мне, как она поощряла тебя на Барбадосе, чтобы ты пошла на это со мной. Я должен ее отблагодарить.

— М-м-м, наверное, — говорю я. Его темно-каштановые волосы взъерошены, а в глазах пляшет то же счастье, что и у меня.

Я не могу поверить, что он здесь… и что он мой.

Его глаза сужаются.

— Ты снова так смотришь на меня.

— Как? — спрашиваю я, но тоже улыбаюсь.

Его пальцы нежно впиваются в мою плоть.

— Ты точно знаешь, как… как раньше.

Да. И мы оба знаем, что произошло тогда, после еды на вынос, прямо здесь, на этом самом диване.

— Упс, — говорю я.

Он проводит рукой по моему бедру и под моей рубашкой, его рубашкой, по моему голому бедру.

— Ты не надела трусики.

Я придвигаюсь ближе, но не раздвигаю ноги. От его прикосновения по моему телу пробегают мурашки.

— Нет, — говорю я. — Но мне кое-что интересно.

— Расскажи мне, — говорит он.

— Что сказала твоя семья? О том, что ты согласился на эту трехмесячную работу здесь?

Его рука замирает на моем бедре, его ладонь упирается прямо в верхнюю часть бедра. Всего в нескольких дюймах.

— Иден, — говорит он.

Я одариваю его невинной улыбкой.

— Ну же, мне действительно интересно.

— Они были удивлены, — говорит он и откидывается на спинку дивана. — Но, думаю, после того как они подумали, им стало понятно, что я могу захотеть сменить обстановку. Знаешь, после всего.

— Я понимаю, — говорю я. — Мои родители почти ожидали, что я уеду после всей этой истории с Калебом и Синди.

— Держу пари, они рады, что ты этого не сделала, — говорит он, и я киваю. Мы с родителями близки. Они еще не знакомы с Филлипом, но определенно слышали о нем.

Его пальцы выстукивают медленный ритм по моему бедру.

— Тесс все время заставляла меня рассказать ей, почему я переезжаю.

— Правда?

— Да. Она как ищейка, когда чует секрет.

Я придвинулась ближе к нему, приподняв бедра.

— А ты? Рассказал ей?

Филипп ухмыляется.

— Да. В конце концов.

— О.

— Сначала она удивилась, а потом приняла это. Когда меньше всего этого ждешь, — сказала она, — тогда и находишь.

У меня перехватило дыхание.

— Да. Должна сказать, я не ожидала встретить тебя во время своего медового месяца.

Он хихикает.

— Я тоже не ожидал, детка.

— Но я рада, что встретила.

— Я тоже, — мягко говорит он. Его рука проводит по моему животу, но не опускается ниже. Я снова наклоняю бедра вверх. — Прикоснись ко мне, — говорю я.

Он хихикает.

— Босс, не так ли?

— Я к этому иду, — говорю я, и это правда. С Филиппом нет ничего запретного. Ни одной темы для разговора, ни одной шутки, ничего, что я могла бы захотеть исследовать. Он готов на все это, отдавая так же, как и я. Такой свободы я никогда не испытывала.

Он расстегивает пуговицу на рубашке, обнажая меня полностью. Я наблюдаю за ним, а он — за мной. Воздух на моей коже прохладный, но его взгляд горячий.

Пятницы обычно проходят именно так. Он приезжает в город после рабочей недели, и мы празднуем начало выходных именно так. Дома, предаваясь наслаждению друг другом.

Затем мы проводим субботы и воскресенья, исследуя окрестности, ходим за продуктами или смотрим фильмы.

После каждого уик-энда я с еще большим нетерпением жду следующего. Для него.

Пальцы Филиппа начинают дразнить и поглаживать меня, как раз там, где мне нужно, и мои глаза полузакрываются. В моем теле все еще сохраняются остатки прежнего удовольствия, я чувствительна, и не сразу мое дыхание учащается.

— Ты такая красивая, — бормочет он. — Это сжимает мое сердце, все время, черт возьми.

И я верю ему.

Потому что я чувствую к нему то же самое. Неважно, когда я вижу, как он просыпается по утрам, или когда мы болтаем во время долгих поездок на машине, или даже когда он сосредоточен на рабочей электронной почте.

— Вот так, — бормочет он и вводит в меня палец. — Боже, какая ты красивая.

Моя спина начинает выгибаться. Его пальцы ускоряются, кружась, поглаживая и накачивая, а затем он наклоняется и проводит языком по моему клитору.

Я кончаю.

Он гладит меня до конца.

Я медленно возвращаюсь в себя, мои ноги все еще раздвинуты на его коленях, а его рубашка наполовину расстегнута и сбилась вокруг моей груди.

Его руки успокаивающе гладят мои бедра.

— Вот и все.