Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Таким образом, практический расчет в действиях Черткова был. И этот расчет сталкивал его не только с женой Толстого, бывшей при жизни Льва Николаевича главной и, в сущности, единственной русской его издательницей, но и с целым рядом других, особенно иностранных его издателей. Последние, как Кенворти, переводчик и биограф Толстого Эйльмер Моод, были обычно такими же, как Чертков, идейными людьми и искренно стремились содействовать распространению взглядов Толстого, но беда, если им удавалось, путем переписки со Львом Николаевичем или хотя бы с которой-нибудь из его дочерей-секретарш, получить ту или иную работу, тот или иной отрывок для опубликования раньше Черткова: тот обрушивался тогда всей тяжестью своего характера на них и на… Толстого! Грозные письма летели из Англии в Ясную Поляну, и великому Толстому приходилось всячески выкручиваться и оправдываться перед требовательным другом.

Конфликтов на этой почве было очень много. Одного из своих «конкурентов», именно английского единомышленника Л. Н. Толстого Джона Кенворти, почтенного и культурного человека, публициста, автора книги «Анатомия нищеты», В. Г. Чертков не постеснялся даже опорочить лично перед Львом Николаевичем. Он написал Толстому, что Кенворти нельзя принимать всерьез, потому то это – душевно ненормальный и, следовательно, не ответственный за свои действия человек, так что лучше от него держаться подальше. Между тем, Кенворти собрался в гости ко Льву Николаевичу, посетил его (в конце 1895 г.) в Москве и произвел на него самое благоприятное впечатление. Лев Николаевич не преминул сообщить об этом Черткову³³, тут же выразивши удивление по поводу необоснованного причисления Кенворти, со стороны Черткова, к разряду сумасшедших.

Серьезные недоразумения на почве издательских интересов происходили у В. Г. Черткова также с Эйльмером Моодом.

Но что Кенворти и Моод! Даже если Лев Николаевич давал что-нибудь новое И. И. Горбунову-Посадову для «Посредника», то Чертков обижался и, что называется, «вламывался в амбицию». В 1909 году Чертков предоставил издателю И. Д. Сытину, которого он считал своим другом, право на первое издание книжек «На каждый день», хотя желанием Льва Николаевича было, чтобы «На каждый день» печаталось у И. И. Горбунова-Посадова в «Посреднике». Сытин затянул издание книжек, очень дорогих автору. Толстой волновался, грозился отобрать рукопись у Сытина, жаловался мне на Черткова, а Черткову на Сытина («Пожалуйста, пристыдите его!» – писал он Черткову)³⁴, но из этого все-таки ничего не вышло: книжки «На каждый день» появлялись по-прежнему с большим опозданием, их с успехом перешибала выпускавшаяся Сытиным «Военная энциклопедия». Толстой оскорблялся, а Горбунов-Посадов молча страдал и за него, и за свое дело. Чертков остался верен «моему другу» Сытину. Из 12 книжек «На каждый день», так и не законченных печатанием, до смерти автора вышло, с нарушением порядка месяцев, только шесть, чего, конечно, не было бы, если бы издание передано было идейному человеку Горбунову-Посадову, а не издателю-предпринимателю Сытину. Но… между автором и издателем стал Чертков. Уважения к праву Льва Николаевича как автора распоряжаться своими произведениями у Черткова было столько же, сколько у Софьи Андреевны, которая тоже всегда волновалась и выходила из себя, если Толстой осмеливался, в кои-то веки, передать какому-нибудь журналу право первого опубликования того или иного из новых своих произведений: все должно было печататься только в выпускаемых ею, одно за другим, собраниях сочинений Толстого.

Толстой, любя Черткова, готов был на многое в его поведении смотреть сквозь пальцы и старался все объяснять в пользу своего друга, но все же иногда прорывался и он. В 1897 году Софья Андреевна, Чертков и редактор «Вопросов философии и психологии» Н. Я. Грот – все согласно обрушились на Толстого, требуя первенства в опубликовании его исследования «Что такое искусство?» и упрекая за послабления в пользу конкурентов. Лев Николаевич отвечал Черткову:

«Сейчас получил ваше сердитое письмо, милый друг Владимир Григорьевич. Я совершенно понимаю вас, но жалею, что вы не имеете доверия ко мне, что я сделаю все так, чтобы было как можно выгоднее для вашего – нашего дела… Удивительней всего, что здесь на меня сердятся за то, что я непременным условием печатания в России ставил то, чтобы в Англии вышло прежде (Грот из себя выходит за это и писал неприятности), а вы на меня сердитесь за то, что здесь печатается, как вам кажется, в ущерб вашему изданию. Как много легче поступать как все, не стараясь поступать лучше! Пока я печатал за деньги, печатание всякого сочинения была радость; с тех пор же, как я перестал брать деньги, печатание всякого сочинения есть род страдания. Я так и жду: и от семьи, и от друзей, и от всяких издателей» (13 декабря 1897 г.)³⁵.